Схиархимандрит Авраам
Благая часть

Том 1. О послушании и рассуждении

О послушании и рассуждении*

В своих беседах и проповедях я уже не раз говорил, что наше послушание должно сочетаться с рассуждением. Однако одновременно нам нужно следить за тем, чтобы у нас не возникла склонность к недоверию наставникам, — иначе мы будем во всем сомневаться и таким образом разлагать ту основу, ту сущность монашеской жизни, которая, собственно, и делает монашество монашеством.

Действительно, рассуждение необходимо всегда. Никто и никогда не научит нас так, чтобы рассуждать уже было не нужно. Но надо знать меру своего рассуждения. Человеческий ум как океан, и он обязательно должен быть ограничен берегами. Ум можно уподобить и реке. Когда река выходит из берегов, она все разрушает. Если же она течет в своем русле, то, наоборот, приносит пользу всему, что растет на ее берегах. Если мы не будем удерживать свой ум в определенных рамках, то наше рассуждение будет не рассуждением, а полным произволом.

Человеку страстному, своевольному, естественно, слушаться трудно, потому что он не хочет бороться со своей страстностью и своеволием. Своеволие — это именно желание исполнить ту или иную страсть. Когда страсти в человеке действуют слабо, то и своеволие в нем ослабевает, а когда они действуют мощно, то понуждают волю напрягаться и искать возможность исполнить то, что они велят.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) сказал, что страсти лукавы. Иногда они принимают вид добродетели. Не нужно думать, что, например, блудная страсть всегда проявляется открыто. Когда человек понимает пагубность этой страсти, пытается с ней бороться, то она иногда облекается в какие-то завуалированные формы. То же самое можно сказать и про другие страсти, в особенности тщеславие, которое может принять вид даже смирения. Это бывает очень часто, особенно в монашеской жизни. Мы знаем, как должен вести себя смиренный человек, знаем, что смирение — добродетель весьма важная и все одобряют ее. И вот человек начинает ходить со скромным видом, с опущенными глазами… Я не говорю, что это всегда плохо. Это хорошо, если служит естественным проявлением сердечного чувства, а не маской.

Не всегда человек, который смотрит прямо, является гордым, а тот, кто ходит опустив глаза, — смиренным. По неопытности, бывало, и я путался. Хотя и знаешь верность русской пословицы, что в тихом омуте черти водятся, но все же иной раз ошибаешься. Человека горделивого и чрезвычайно своевольного иногда принимаешь за смиренного именно благодаря его поведению: он говорит тихим голосом, ходит мелким шагом, с опущенной головой, глаз не поднимает, — но все делает так, как ему хочется — тихо, спокойно, но ни в чем никому не уступая. И оказывается, что человек этот отнюдь не смиренный, а чрезвычайно гордый, иногда даже одержимый сатанинской гордостью.

Итак, мы видим, что наши страсти не всегда действуют открыто и иногда принимают вид добродетелей. Тщеславие принимает вид смирения. Блудная страсть иногда прикрывается желанием проповедовать лицу другого пола. Гнев может скрываться под видом духовной ревности. Страсти подобны волкам, которые облекаются в овечью шкуру. Поэтому слова Спасителя Берегитесь лжепророков, которые подобны волкам в овечьей шкуре (см. Мф. 7, 15) надо понимать, конечно, в прямом смысле, но их можно отнести и к внутренней жизни.

Но бывает, что страсти не только принимают вид добродетелей, но и ищут себе оправдания. Допустим, я не слушаюсь, в особенности в духовном отношении. Я нерадив к молитве, не хочу отсекать своих помыслов — значит, нерадив и в отношении внутренней борьбы. Я испытываю леность к послушанию, к выполнению той или иной монастырской работы. А в монастыре работа — это не просто работа, это отсечение своей воли, в котором тоже выражается некоторая самоотверженность. Работа, если относиться к ней разумно, также превращается в духовное делание. Как же человек оправдывает свое нерадение? Происходит то, что вообще очень часто бывает в человеческой жизни: люди ищут виноватого.

Допустим, я говорю двенадцатилетней сестре Евгении: «Молись Иисусовой молитвой — ты будешь получать от нее большую пользу. Никогда не оставляй Иисусову молитву. Не пропускай правило и на правиле изо всех сил молись. Не будь нерадивой. Не молись с холодком, а всегда понуждай себя, насколько это для тебя возможно, ко вниманию». Сестра Евгения слушает, наставление ей очень нравится. Потом она уходит и не делает ничего из того, что ей сказано. Ей трудно себя заставить: хочется попрыгать, поскакать, бабочек половить, а тут надо целых полтора часа стоять на правиле. И вот она прыгает, прыгает, потом приходит ко мне: «Отец Авраам, ничего не получается». — «А почему не получается?» — «Не знаю, видимо, вы что-то не так сказали».

Чего желает сестра Евгения? Бегать за бабочками, но чтобы при этом у нее читалась Иисусова молитва. Ей хочется, чтобы в наставлении это учитывалось. И сестра Екатерина тоже хотела бы вдвоем с сестрой Евгенией прыгать за бабочками. Умом они понимают, что молиться Иисусовой молитвой — это хорошо и полезно, но понуждать себя к этому у них нет ни желания, ни сил. Им хочется совместить свои детские и сравнительно невинные страсти с духовным деланием.

Отец Авраам скажет: «Конечно, я тебя понимаю. Ты хорошая девочка, и бабочки тоже красивые. Но вообще-то это неприлично. Не надо прыгать за бабочками. Как же ты можешь прыгать и молиться одновременно? Это нелепо. Ты ведь не юродивая». Сестра Евгения говорит: «Да, наверное, вы говорите правильно», но в ее душу уже вкралось некоторое сомнение. «Что-то не понимает меня отец Авраам, — думает она. — То, что он не прозорливый, я вижу уже давно. Но он не понимает моей души. Для меня бабочки — это все. Вот сестра Екатерина меня понимает. Она видит, что бабочки — это прекрасно, это творение Божие. И, прыгая за бабочками, мы таким образом прославляем Бога. А что пользы, если я сижу в келии, где бабочек нет и прыгать негде! Ужасное положение в монастыре. Жить невозможно. И как же я буду прославлять Бога, не прыгая за бабочками? Отец Авраам этого не понял, а сестра Екатерина понимает. У нее есть рассуждение, хоть она и молоденькая. Потому что есть опыт духовный. А отец Авраам хоть и больше прожил, но у него, видимо, этого духовного опыта нет, потому и рассуждения нет».

И вот наши юные сестры начинают друг с другом советоваться. А иногда они ищут кого-нибудь постарше, но с таким же детским умом, действительно находят такого человека, который бы потворствовал их страстям, и считают, что приобрели прекрасного наставника. Отец Авраам их удовлетворить не может, потому что не дает такого наставления, которое позволяло бы совместить их страсти со стремлением к познанию Бога, с любовью к Богу, с усердием к Иисусовой молитве. Но на самом деле такого наставления не сможет дать никто! Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сказать, что нужно молиться, нужно смиряться, нужно побольше молчать и так далее. О подобном явлении говорил еще апостол Павел: Ибо будет время, когда… по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху (2 Тим. 4, 3).

Иногда бывает, что даже в святоотеческих книгах начинают искать оправдания своим страстям. Допустим, берет сестра Евгения какую-нибудь книгу. Открывает ее: третье, четвертое, пятое, десятое — это все не подходит. Ага, вот — нашла что-то о богомыслии и думает: «Вот я как раз за бабочками прыгаю, а это ведь богомыслие. Я же размышляю о творении Божием, какой Бог премудрый Творец, какой Он великий Художник! А отец Авраам это отрицает. Как же так? Неужели он умнее, чем, например, святитель Тихон Задонский?» У святителя Тихона Задонского через пять страниц написано то же самое, о чем говорит и отец Авраам, но это ей уже не подходит. Человек выбирает не то, что его обличает, что обнаруживает его страстность и позволяет увидеть себя, как в зеркале, в наставлении своего духовника, в наставлении святоотеческом, в Священном Писании. Он предпочитает то, что льстит его страстям и его оправдывает.

Про себя скажу, что я тоже грешил таким образом. Правда, своему духовнику я верил, но в книгах искал себе оправдания. Мне не хотелось просто смиренно молиться, ежедневно трудиться над собой. Хотелось быстрых, легких результатов, возвышенных добродетелей. И я искал у святых отцов изречения, льстившие моему тщеславию, которые я принимал за стремление к возвышенной христианской любви. Я искал высказывания, которые бы оправдывали, как мне казалось, какой-то мой особенный, быстрый путь к совершенству. Даже выписки делал. Потом, правда, понял, что эти выписки были не на пользу, а во вред, хотя все они были сделаны из творений святых отцов. Я увидел, что неразумное отношение к святоотеческой литературе тоже может оказаться для человека вредным, и книги святых отцов из-за неопытности человека (а совсем не из-за того, что святые отцы писали плохо и неправильно) могут послужить средством к прельщению и самообольщению.

Мнение о том, что в наше время нет таких старцев, какие были в древности, конечно, вполне справедливо. Справедливо и то, что нужно читать святых отцов и ими руководствоваться. Но все должно быть разумно, не следует уклоняться ни в ту, ни в другую сторону. Уклониться в одну сторону — значит, беспрекословно слушаться кого угодно. Уклониться в другую — не слушаться вообще никого или искать таких учителей, которые бы оправдывали твои страсти.

Бывает немощный ученик, но бывает и немощный учитель. К немощному учителю можно найти ключик — подыграть каким-то его слабостям. Такой учитель бывает очень рад, что к нему обратились за наставлением, в нем начинает действовать страсть тщеславия. Его до некоторой степени обожествляют, делают из него идола. И он, польщенный вниманием и доверием к нему, начинает наставлять своих учеников так, как им нравится, — отчасти потому, что желает показать таким образом свою к ним «любовь» и удержать их при себе, а отчасти потому, что человек, обладающий умом или хитростью, обычно легко склоняет такого наставника к тому, чтобы он говорил то, чего от него ждут.

Бывает, что духовник действительно оказывается неправ. Ему могут что-то подсказать или возникнут какие-то новые обстоятельства, и он свое решение изменит. Но, конечно, есть положения, от которых отступать нельзя: их справедливость известна по опыту. Например, разумный человек не скажет, что Иисусовой молитвой молиться вредно, если только не в виде исключения особенно горделивому человеку, да и то едва ли. Такому можно просто объяснить, как молиться правильно, но не запрещать вообще молиться Иисусовой молитвой.

Немощный учитель дорожит хорошим к себе отношением. Он не обязательно является священником — это может быть человек во всем тебе равный, но желающий быть в роли учителя, допустим та же самая послушница. Во многих людях есть очень вредная, очень опасная страсть любоучительства. Мы почти все болеем ею и пытаемся навязать друг другу свое понимание вещей, хотя на самом деле не имеем на это права.

Итак, с одной стороны, люди, желающие оправдать свою страстность, свое своеволие, сами ищут такого руководителя. С другой — любоучительный наставник бывает рад, когда кто-то спрашивает его совета. Образуется пагубный союз: один ищет самооправдания, другой — славы. Эти люди находят общий язык, заключая своего рода негласный договор. Это очень опасное состояние как для того, так и для другого.

Вполне может быть, что человек в одном отношении является учеником, а в другом — учителем. Допустим, сестра Евгения обращается к сестре Екатерине и та оправдывает ее желание прыгать за бабочками какой-то цитатой из «Закона Божия», который она прочитала, может, до половины. А сестра Екатерина, в свою очередь, обращается к какой-нибудь сестре постарше, которая ей говорит, что вообще прыгать — это хорошо. «Не обязательно за бабочками, — начинает философствовать она, — можно и за кузнечиками, и за птичками». А та думает: «Какая мудрая сестра! Не только за бабочками, но еще и за кузнечиками. А птичками любоваться — это вообще богословие». Все эти люди с детским умом питаются «наставлениями» друг друга, а какая от этого может быть польза? Человек закосневает в самооправдании. Ревностные послушницы обычно этого не ищут. Они получают пользу от любого человека и преуспевают, не задумываясь о том, понимают их или нет. Они не ищут у наставников того, чтобы их «понимали» (то есть оправдывали), а сами хотят понять, чего желают от них духовные руководители, и стараются это исполнить, отсекая свои страсти и свою волю.

Да и что там понимать? Если что-то плохо — значит, плохо. Допустим, старица говорит сестре: «Знаешь, ты за бабочками не прыгай, это все суетно и ни к чему. Надо молиться». А та думает: «Да она меня не понимает! Я ведь не за бабочками прыгаю, я дождевых червей люблю копать, а она мне про своих бабочек говорит». Как будто есть какая-то разница: копаешь ли ты дождевых червей или прыгаешь за бабочками — суть-то одна и та же. Зачем в этих глупостях разбираться? Грех и есть грех. Какая разница между тем, что один любит блондинок, а другой — брюнеток? Разве блудная страсть от этого перестала быть блудной страстью?

Нужно не ждать потакания своим страстям, а стараться понять, что от тебя требуется, и искать строгого отношения к себе. Читать Священное Писание и святых отцов с целью самообличения, а не самооправдания. Чересчур критическое отношение к полученному наставлению под предлогом рассуждения (а на самом деле из-за своеволия, саможаления и тому подобного) — это и есть признак самооправдания.

Впадая в маловерие по отношению к послушанию, мы не сможем достичь успеха в духовном делании. Я могу долго наставлять какую-нибудь сестру, но если она не сделает того, что я сказал, а будет продолжать исполнять свою волю, то она не получит от моего совета никакой пользы. Совет помогает тогда, когда его исполняют. Только в этом случае можно понять его правильность или неправильность. А если ты, немного потрудившись, оставляешь свой подвиг, предавшись нерадению, а то и вовсе не принимаешься за духовное делание, в чем бы оно ни состояло, то, конечно же, ты не познаешь, правильно тебя наставляли или нет. Ты не сможешь сказать своей старице или духовнику: «Вот, вы мне говорили то-то и то-то, а у меня не получается. Я сделала, и результат такой-то».

Нерадивый человек будет топтаться на месте. Он проживет в монастыре и год, и два, и три, и двадцать лет — и безуспешно, если не начнет понуждать себя прежде всего к послушанию в духовном смысле. Однако еще раз повторю, что монастырские работы — это часть духовного делания. Может быть, не самая главная, но все-таки существенная, потому что здесь проявляется самоотвержение человека. Монастырский опыт показывает: тот, кто самоотверженно трудится на послушании, чаще всего и сподобляется внимательной, а иногда и благодатной молитвы. Об этом говорит и святитель Игнатий, об этом свидетельствует и мой опыт как духовника.

Думать и рассуждать нужно, но в меру своего возраста. Если ты рассуждаешь о том, как исполнить то, что тебе говорят, — это прекрасно. А если о том, правильно ли тебе говорят, значит, надо с собой что-то делать, потому что это состояние очень тяжелое. Ты пришла к старице, ничего еще не знаешь, едва начала молиться устной Иисусовой молитвой — и уже сомневаешься в самых элементарных советах, о которых ты могла бы, конечно, прочитать сама, если бы знала где. Если ты сомневаешься даже в этом, то что будет дальше? Что же ты вообще будешь делать в монастыре? Найди такого наставника, который позволял бы тебе, как в сказке Пушкина, «царствовать лежа на боку». Чтобы можно было спать, есть, и при этом преуспевать в умном делании. Чтобы можно было хитрить — и от этого приобретать покаянный плач. Чтобы можно было беречь свое здоровье — и одновременно думать о смерти. Найди такого наставника, если он, конечно, существует.

Книги, которыми, безусловно, необходимо постоянно насыщать свой ум, чтобы пропитать всего себя святоотеческим учением, тоже нужно читать с рассуждением. Надо знать, чтó тебе подходит, а чтό не подходит; чтó сегодня является преждевременным, а завтра, может быть, окажется необходимым. Не следует выбирать у святых отцов только то, что тебя оправдывает или возбуждает у тебя неразумную ревность, которая, между прочим, часто совмещается с тяжелейшим нерадением. Человек не радеет о том, в чем ему нужно подвизаться, а там, где ему нужно еще смиряться, он выказывает неразумную ревность. Например, он ленив в монастырских трудах и в то же время проявляет ревность даже не в отношении Иисусовой молитвы, а в отношении невероятно возвышенных добродетелей, например любви к ближнему, которую Иоанн Лествичник помещает на тридцатой, высшей ступени нравственной лествицы.

Итак, не нужно уклоняться ни в ту, ни в другую сторону. Не следует искать такого совершенного послушания, которое было только в древности, как говорит об этом святитель Игнатий, но нельзя и уклоняться от послушания и откровения помыслов. Да, святитель Игнатий пишет о том, что сейчас абсолютное послушание невозможно, но нужно правильно понимать, чтó он имеет в виду. Сам он во всех обителях, где бывал руководителем, насаждал старчество, и его ученики исповедовали свои помыслы. Иногда он и смирял своих учеников — и они этому покорялись, хотя, казалось бы, тоже могли сказать: «Отец Игнатий, вы же не Антоний Великий».

Послушание в наше время святитель Игнатий называет «жительством по совету». Вот как он описывает это в книге «Приношение современному монашеству»: «Крупицами названо в предшествовавшей главе духовное жительство, предоставленное Промыслом Божиим нашему времени. Оно основывается на руководстве в деле спасения Священным Писанием и писаниями святых отцов, при совете и назидании, заимствуемых от современных отцов и братий. В собственном смысле это — послушание древних иноков в ином виде, приспособленном к нашей немощи, преимущественно душевной. Древним послушникам их духоносные наставники возвещали немедленно и прямо волю Божию: ныне иноки должны сами отыскивать волю Божию в Писании, и потому подвергаться частым и продолжительным недоумениям и погрешностям. Тогда преуспеяние было быстрым по свойству делания: ныне оно косно опять по свойству делания. Таково благоволение о нас Бога нашего: мы обязаны покорствовать ему и со благодарением благоговеть пред ним. Наше современное иноческое жительство по Писанию и совету отцов и братий освящено примером главы монашества преподобного Антониия Великого. Он не был в послушании у старца, но в новоначалии своем жил отдельно и заимствовал наставления из Писания и от разных отцов и братий: у одного научался он воздержанию, у другого кротости, терпению, смирению, у иного строгой бдительности над собою... стараясь усвоить себе добродетель каждого добродетельного инока, всем оказывая по возможности послушание, смиряясь пред всеми и молясь Богу непрестанно. Поступай и ты, новоначальный, таким образом! Оказывай настоятелю и прочему монастырскому начальству нелицемерное и нечеловекоугодливое послушание, послушание, чуждое лести и ласкательства, послушание ради Бога. Оказывай послушание всем отцам и братиям в их приказаниях, не противных закону Божию, уставу и порядку монастыря и распоряжению монастырского начальства. Но никак не будь послушен на зло, если б и случилось тебе потерпеть за нечеловекоугодие и твердость твои некоторую скорбь. Советуйся с добродетельными и разумными отцами и братиями; но усваивай себе советы их с крайнею осторожностию и осмотрительностию. Не увлекайся советом по первоначальному действию его на тебя! По страстности и слепоте твоей иной страстный и зловредный совет может понравиться тебе единственно по неведению и неопытности твоим или потому, что он угождает какой-либо сокровенной, неведомой тобою, живущей в тебе страсти. С плачем и сердечными воздыханиями умоляй Бога, чтоб Он не попустил тебе уклониться от Его всесвятой воли к последованию падшей человеческой воле, твоей или ближнего твоего, твоего советника. Как о своих помыслах, так и о помыслах ближнего, о его советах, советуйся с Евангелием. Тщеславие и самомнение любят учить и наставлять. Они не заботятся о достоинстве своего совета! они не помышляют, что могут нанести ближнему неисцельную язву нелепым советом, который принимается неопытным новоначальным с безотчетливою доверенностью, с плотским и кровяным разгорячением! им нужен успех, какого бы ни был качества этот успех, какое бы ни было его начало! им нужно произвести впечатление на новоначального и нравственно подчинить его себе! им нужна похвала человеческая! Им нужно прослыть святыми, разумными, прозорливыми старцами, учителями! им нужно напитать свое ненасытное тщеславие, свою гордыню»[1].

В нашей обители мы поощряем чтение святых отцов и считаем, что это одно из самых важных занятий. Но и при чтении святых отцов нужно пользоваться назиданиями современных отцов и братьев. Это также практикуется в нашем монастыре. На первом месте у нас, конечно же, Священное Писание, многие часто читают Евангелие и даже носят маленькое Евангелие при себе, чтобы читать его постоянно.

Еще раз обратимся к следующему наставлению святителя Игнатия: «В собственном смысле это — послушание древних иноков в ином виде, приспособленном к нашей немощи, преимущественно душевной. Древним послушникам их духоносные наставники возвещали немедленно и прямо волю Божию». Мы, конечно, не претендуем на то, что при откровении помыслов и исповеди открываем своим послушницам волю Божию. Никто и не дерзнет подумать такое, потому что это было бы, я считаю, проявлением сатанинской гордости. Даже отец Николай Гурьянов, когда его спрашивали: «Как мне спасаться?» или «В чем воля Божия?» — говорил: «Я не знаю». Как можно на такой вопрос ответить? Если б спросили, как молиться или как смиряться, — другое дело.

Очень часто, читая приведенные мной слова святителя Игнатия, замечают только одну мысль: нельзя слушаться в наше время так, как слушались подвижники в древности. А вот про то, что нужно «оказывать настоятелю и прочему монастырскому начальству нелицемерное и нечеловекоугодливое послушание, послушание, чуждое лести и ласкательства, послушание ради Бога», — забывают. Это как раз пример того, о чем я говорил: мы выбираем из одной и той же книги то, что нас оправдывает, и совершенно не замечаем того, что нас обличает.

Еще хочу прочесть вам фрагмент из другой главы той же книги святителя Игнатия: «Для отражения греховных помыслов и мечтаний отцы предлагают два орудия: 1) немедленное исповедание помыслов и мечтаний старцу, и 2) немедленное обращение к Богу с теплейшею молитвою о прогнании невидимых врагов»[2]. Неужели святитель Игнатий против откровения помыслов? Если тебя мучают какие бы то ни было помыслы: гордости, лени, гнева, уныния — какой угодно страсти, то что ты, как новоначальный, должен сделать в первую очередь? Конечно же, исповедовать их старцу или старице. Неужели можно сказать, что святитель Игнатий был против послушания вообще? Он был против неразумного послушания, против злоупотребления послушанием.

Итак, откровение помыслов необходимо, совет необходим, и даже при чтении святых отцов нужно советоваться с более опытной братией. Кроме того, необходимо откровение помыслов как борьба. Если мы терпим поражение в борьбе с помыслами, то это потому, что мы их скрываем.

«Для отражения греховных помыслов и мечтаний отцы предлагают два орудия: 1) немедленное исповедание помыслов и мечтаний старцу, 2) немедленное обращение к Богу с теплейшею молитвою о прогнании невидимых врагов. Преподобный Кассиан говорит: „Всегда наблюдай главу змея, то есть начала помыслов, и тотчас сказывай их старцу: тогда ты научишься попирать зловредные начинания змея, когда не постыдишься открывать их, все без изъятия, твоему старцу“»[3].

Итак, святитель Игнатий, который справедливо отрицает послушание, подобное послушанию древних монахов, в то же самое время говорит, что нужно старцу исповедовать все помыслы «без изъятия». Кому же их исповедовать, если сегодняшний старец — не Антоний Великий? Тому, кто более опытный, чем мы. Иоанн Кассиан Римлянин советует, если у нас нет собственного рассуждения, пользоваться рассуждением предуспевшего брата, то есть того, который более успел в духовной жизни, чем мы. Если же мы начинаем некоторые помыслы «изымать», как говорится у святителя Игнатия, не открывать все без изъятия и, естественно, не получаем от этого облегчения, то кто же в этом виноват?

Далее святитель Игнатий пишет: «Этот образ борьбы с бесовскими помыслами и мечтаниями был общий для всех новоначальных иноков в цветущие времена монашества»[4]. Итак, в этом отношении святитель Игнатий не видит разницы между древними временами и нашими. «Новоначальные, находившиеся постоянно при своих старцах, во всякое время исповедали свои помышления, как это можно видеть из жития преподобного Досифея, а новоначальные, приходившие к старцу своему в известное время, исповедовали помышления однажды в день, вечером, как это можно видеть из «Лествицы» и других отеческих книг. Исповедание своих помыслов и руководство советом духоносного старца древние иноки признавали необходимостию, без которой невозможно спастись»[5].

С одной стороны, у нас есть старчество как институт монашества. Нельзя постригать в монашество, если нет старца, и это не формальность, как, к сожалению, в наше время считается. Старец — это более опытный монах. Когда он принимает на себя руководство новопостриженным, он должен обладать бóльшим опытом. Руководство необходимо, хотя такое послушание, какое оказывали древние монахи великим угодникам Божиим, например Антонию Великому или Макарию Великому, невозможно. В то же время мы знаем, что и в древние времена не все были такими, как Антоний, хотя сравнительно опытных монахов было довольно много. У нас такого нет, но, пренебрегая тем малым, что у нас есть, мы лишаемся вообще всего.

Вернемся к святителю Игнатию. Ни в коем случае нельзя делать вывод, что он против послушания. Как апостол Петр говорит, что некоторые люди неправильно понимают апостола Павла и прельщаются его писаниями, так можно сказать и про святителя Игнатия. Человек может прельститься всем. Диавол, как вы помните, искушал Спасителя в пустыне, приводя Ему слова из девяностого псалма: Ангелам Своим заповедает о тебе… на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею (см. Пс. 90, 11 и 12). Получается, что диавол может искушать чем угодно, если он не побоялся цитировать слова из псалма Давидова.

 Хотя это уже не касается непосредственной темы нашего разговора, но все-таки скажу, что те люди, которые нерадивы в послушании, нерадивы и в молитве. Это удивительно, но это так. Казалось бы, люди должны усерднее молиться, если они не доверяют наставнику, и больше надеяться на Бога. Однако тот, кто не радеет об откровении помыслов, как правило, не радеет и о молитве: ни о непрестанной молитве, ни тем более об усиленной молитве во время искушения.

Я привел вам пример того, как можно неправильно понимать святых отцов из-за собственного ослепления страстями. Поэтому и святоотеческие книги нужно читать с советом. Преподобные подвижники последнего времени, например Паисий (Величковский), советуют: если нет возможности иметь духовного руководителя, то следует советоваться с единодушными братьями. Без совета оставаться нельзя. Нужно искать не такого человека, который бы тебе льстил, а такого, который способен дать действительно беспристрастный, искренний совет. Именно при тщательном изучении святых отцов и при духовном руководстве и совете, можно духовно развиваться, пусть даже и не в такой мере, в какой развивались и преуспевали древние иноки.

Надо еще сказать, что те люди, которые не радеют о послушании и молитве, как правило, нерадивы и в чтении. А если читают, то читают не то, что нужно, а то, что им заблагорассудится, читают просто из любопытства. В завершение беседы приведу такой пример: один монах с удовольствием читал книги Софрония (Сахарова), которые ему никак не подходили. Конечно, его книги полезны, но этот монах не мог получить от них практической пользы, потому что там описаны высокие степени совершенства, а этот человек был весьма скромного преуспеяния. Он с удовольствием читал апологетические книги, в особенности современных писателей, например отца Андрея Кураева и других, но никак не мог читать святых отцов. Он с трудом читал святителя Игнатия, под большим нажимом прочитал, кажется, только один том. И этот человек не имел настоящего искреннего послушания, правда, исполнял некоторое время молитвенное правило, но потом совершенно остыл, впал в нерадение и, можно сказать, развратился.

***

Вопрос. У святителя Игнатия (Брянчанинова) сказано: будь осторожен в выборе наставника. Как это понимать?

Ответ. Нужно понимать, что если человек не имеет совершенно никакого опыта духовной жизни, то наставлять других он не может. Многие люди, имеющие духовное образование, окончившие семинарию или академию, такого опыта не имеют. Если они и знают святых отцов теоретически (впрочем, в наше время и такие знания — тоже редкость), то часто цитируют их не к месту, руководят неправильно. Эти люди могут пользоваться выдержками из других духовных книг, не святоотеческих, из учебников, но это все же не настоящее духовное руководство. В то же время нельзя требовать от наставника того, чтобы он исполнял все заповеди и был в полном смысле слова евангельским христианином, — в наше время таких наставников найти почти невозможно. Поэтому нужно довольствоваться наставничеством того, кто живет, руководствуясь святыми отцами, и стремится к исполнению заповедей, кто имеет опыт евангельской жизни (пусть не полной, не совершенной), кто хотя бы отчасти познал, что такое борьба с грехом. Для нашего времени это тоже немало. Святитель Игнатий говорит о себе словами Иоанна Лествичника, что он похож на того человека, который сам упал в яму и предостерегает тех, которые проходят мимо, чтобы они тоже в эту яму не упали. Как пишет Лествичник, такие люди за молитвы тех, кого они предостерегли от падения, может быть, и сами избавятся от этой ямы страстей.

Если мы будем требовать, чтобы нами руководил духоносный старец, то можем остаться вообще без наставника. Мы забываем, что мы, может быть, и не достойны иметь таких великих наставников, поэтому Бог и посылает нам руководство скромное, но все-таки спасительное, то есть удобное и достаточное для спасения. Когда мы начинаем искать совершенных христиан, подобных тем, которые описаны в житиях святых, то часто натыкаемся на проходимцев или прельщенных. Тем, кто находится в прелести, свойственно быть своего рода актерами, они изображают из себя святых, и это подкупает неопытных, простых людей.

К выбору духовного наставника надо подходить действительно с большой осторожностью. Как говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, в наставнике нужно искать прежде всего рассуждение. Духовное рассуждение, то есть умение руководить по евангельским заповедям, — вот то свойство, которое необходимо для старца или духовника. Святитель Игнатий говорит о том, что нужно искать людей, которые знают духовную жизнь не теоретически, а практически.

Руководителем монашествующих, конечно, должен быть монах. Среди белого духовенства есть люди опытные и в мирской жизни мудрые. Но монашествующим они дать совета не смогут, потому что монашеской жизнью не жили, хотя некоторые из них достаточно рассудительные и могут руководить и мирянами, и монахами. Нужно помнить: не все то золото, что блестит. Надо откровенно сказать, что среди священников есть и «актеры». Приходит человек на работу, надевает подрясник, рясу и превращается в священника. Работа окончилась, маска снимается, и домой идет уже не священник, а обыкновенный человек. В самой священнической среде таких людей называют наемниками. Такой наемник, естественно, на работе старается выглядеть благоговейно, кротко, любвеобильно, а на самом деле все это только маска. Конечно, это не значит, что всякий священник, который снимает рясу и уходит в гражданском, лицемер. Но нужно быть очень осторожным.

Вопрос. Можно ли нам относить к себе слова из «Лествицы»: «Душа, привязавшаяся ради Христа любовию и верою к пастырю, не отступает от него даже до крови; особенно же если она получила через него исцеление своих язв, памятуя сказавшего: Ни Ангели, ни Начала, ниже Силы… ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Христовой (Рим. 8, 38–39). Если же душа не привязалась таким образом, не утвердилась, не прилепилась: то удивляюсь, если таковой человек не тщетно пребывает на сем месте, будучи соединен с пастырем притворным и ложным повиновением»?[6]

Ответ. Боюсь, что так сказать будет очень дерзновенно. Но действительно, кто получает от наставника пользу, тот и привязывается к нему и больше ему доверяет. А нерадивый пользы не получает и, вместо того чтобы обличать себя, начинает искать причину своего малого преуспеяния в ком-то другом и делает вывод: ныне, мол, нет такого великого наставника, который был бы меня достоин.

Вопрос. Силуан Афонский пишет, что Серафим Саровский познал благодать Святого Духа, а потом, когда благодать ушла, стоял на камне три года ради ее возвращения. А Варсонофий Оптинский говорит, что отец Серафим стоял на камне из-за искушения, которое пришло к нему, потому что он отказался от настоятельства. Почему такие разные мнения?

Ответ. Я не знаю, не берусь судить. Отец Андрей (Машков) считал так же, как Варсонофий Оптинский. Но я все-таки думаю, что старец Силуан Афонский был преподобному Серафиму ближе как по степени преуспеяния, так и по самому духу подвижничества. Преподобный Серафим Саровский был безмолвником, отшельником. А старец Силуан, хотя и провел много времени в монастыре, но при чтении его писаний кажется, что по духу своему он безмолвник (я думаю, рассудительные люди это подтвердят). Он сумел как бы уединиться в монастыре, ему удавалось среди людей сохранять умное безмолвие. Поэтому он прекрасно понимал опыт преподобного Серафима, знал, что происходит в душе подвижника.

Я не думаю, что преподобный Варсонофий испытал такие же возвышенные духовные состояния, как преподобный Серафим, а вот про Силуана Афонского такое можно сказать. Поэтому мне кажется, что мнение старца Силуана более правдоподобно. Если вы помните житие преподобного Серафима, то знаете, что он был относительно молодым, когда во время богослужения в Великий четверг ему явился Господь на воздухе и благословил его, и Серафим, тогда еще иеродиакон, исполнился великой благодати. Конечно, неопытному человеку сохранить столь великую благодать очень трудно. Видимо, старец Силуан догадывался, что особенный подвиг преподобного Серафима Саровского вызван не чем иным, как потерей благодати, желанием вернуть это блаженное состояние, — поскольку старец и сам имел подобный опыт. У Симеона Нового Богослова есть рассказ о некоем юноше Георгии, который в юности познал необыкновенную благодать, а потом потерял доверие к своему старцу, прекратил подвизаться и поэтому лишился благодати. Уже впоследствии он стал подвизаться для того, чтобы вернуть ее, и только в малой степени возвратил, уже будучи в монастыре. Иные приобретают благодать постепенно и к старости доходят до высокой степени совершенства, другие сразу познают полноту благодати, но потом теряют ее и в дальнейшем подвизаются для того, чтобы ее вернуть.

Повторю: мне кажется, что мнение Силуана Афонского более правдоподобно, чем мнение Варсонофия Оптинского, потому что старец Силуан имел соответствующий опыт. Все-таки оптинские старцы не имели такого великого преуспеяния, как, например, Силуан Афонский, может быть за исключением подвижника Николая Турки, который был восхищен на небеса.

Вопрос. К чему приводит ропот на духовника и как его избежать?

Ответ. Ропот ведет к недоверию или, может быть, наоборот — ропот бывает от недоверия. К чему он приводит? К тому, что ты не получаешь пользы от послушания, потому что не исполняешь того, что тебе говорят. Даже мирянам нужно иметь духовника. Пусть это будет не какой-то мудрый старец, но более или менее здравомыслящий священник, при котором ты не стыдишься открыть свою душу и от которого ничего не скроешь. Если ты нашел такого духовника, который может дать тебе какой-то совет, подбодрить или укорить, и ты готов вытерпеть от него укоры, то в наше время это уже много.

Что значит ропот на духовника? Если ты начинаешь роптать на его душевные слабости, которые есть у всякого человека, то это приведет к тому, что ты от него отшатнешься, перестанешь ему доверять, перестанешь все рассказывать. Значит, надо искать другого духовника, а это трудно. И тогда ты, как говорится, пускаешься в вольное плавание. А самостоятельное плавание очень опасно: может случиться кораблекрушение.

Вопрос. Я хотела уточнить: у святых отцов написано, что против духовника бывает особенно сильная брань, когда ты получаешь от него особую пользу.

Ответ. Действительно, и в таком случае бывает брань против духовника. Даже святитель Игнатий говорит, что одна из причин, возбуждающих брань, — это послушание духовнику или старцу. Он перечисляет четыре причины, по которым начинается брань и которые потом приводят к покаянию: делание Иисусовой молитвы, чтение Евангелия и исполнение евангельских заповедей, терпение скорбей и, наконец, послушание духовнику. Это естественно, потому что духовник воюет с нашей страстностью, а наш ветхий человек этому противится.

Брань возникает оттого, что наше падшее естество или, если можно так выразиться, злая часть нашего естества противится добру, которое нам как бы навязывается (или которое мы сами насильно себе навязываем) через молитву, терпение скорбей, послушание и исполнение Евангелия. Все это нас стесняет, убивает нашего ветхого человека. Поэтому, естественно, против духовного наставника возникает брань. Но когда мы это состояние осознаём, то являемся союзниками духовника в борьбе со своим падшим естеством. А когда мы по наивности или из-за самооправдания, лукавства, гордости не хотим этого видеть, тогда становимся союзниками нашего греховного естества и боремся с тем, кто ведет нас к спасению, — с духовником. Мы говорим всякие возвышенные слова о том, что сейчас нет таких старцев, как в древности. А какой от этого результат? Мы повинуемся диаволу.

Безупречных старцев нет, это правда. Но мы часто слушаемся людей, которые еще меньше похожи на старцев, чем те, кто обладает хоть каким-то опытом. Или начинаем слушаться сами себя, точнее сказать, прислушиваться к бесовским внушениям. Вот что получается, если мы отказываемся повиноваться тому наставнику, который дан нам Промыслом Божиим. В этом случае мы ведем себя подобно человеку, который плывет на утлой лодке и вдруг, решив, что она для него слишком утлая, бросается за борт.

Вопрос. О трех образах молитвы сказано: «Аще сии три образы употребляет во свое время, якоже подобает, то предуспевает: аще же употребит несмысленно и безвременно, низвергается»[7]. Что значит «несмысленно и безвременно»?

Ответ. «Несмысленно» — это по-русски означает «неразумно», а «безвременно» — «несвоевременно». Употреблять описанные образы молитвы, которые бывают уже от преуспеяния в умном делании, мы можем, но только в свое время. Если же мы еще не преуспели, а ищем каких-то сверхъестественных состояний, то от этого, естественно, может быть прелесть и все что угодно.

Я всем советую прочесть «О трех образах молитвы» Симеона Нового Богослова. Это очень полезно. В русском «Добротолюбии» опущен очень важный момент, на который обращает внимание Симеон Новый Богослов: он советует выбирать тот образ сосредоточения во время молитвы, который и мы многим рекомендуем в подходящее для них время, а именно — взирать глазами и умом на верхнюю часть сердца.

Вопрос. «Если ты богослов, то будешь молиться истинно, а если ты истинно молишься — ты богослов». Как понимать эти слова?

Ответ. Под богословом здесь нужно понимать не того, кто обладает какими-то теоретическими познаниями в области богословия, а того, кто опытно, в молитве, познаёт Бога. Если ты истинно, внимательно, чисто молишься, если ты преуспел в молитве — ты будешь настоящим богословом, то есть сможешь говорить о Боге из собственного опыта, как это делали наши великие учители Церкви. Они все были великими молитвенниками. Например, из стихотворений Григория Богослова видно, что он переживал возвышеннейшие духовные состояния. Он и сам говорит, что богословом может быть только тот, кто очистился (или по крайней мере очищается) ради Бога.

Вопрос. Что нужно понимать под самоотвержением на послушании? Отвержение своего рассуждения? Недоверие себе до конца? До какой границы должно простираться самоотвержение новоначального?

Ответ. Самоотвержение, действительно, должно быть прежде всего в отвержении своего разума. Где отвержение своего разума, там и отвержение своей воли: если я считаю, что понимаю что-либо неправильно, значит, буду слушаться того, кто понимает правильно, то есть того, кто мною руководит. Отречься нужно именно внутренне — тогда это будет духовное послушание. А если я внешне повинуюсь, но внутри остаюсь уверенным в том, что я лучше понимаю, что мне надо, то послушание будет только внешней дисциплиной, подчинением без внутреннего согласия и принесет мало пользы. Хотя иногда бывает, что некоторые ревностные послушники, не испытывая в том или ином случае полного доверия, все же отвергаются себя, стараются в точности исполнить то, что им говорят, и чувствуют пользу. Неоднократно убедившись в полезности такого послушания, они привыкают повиноваться своему старцу.

Как далеко это должно простираться? Допустим, ты находишься на послушании, в котором, может быть, понимаешь больше, чем твой старец. Например, сестра лучше разбирается в иконописи, чем ее старица, и понятно, что здесь у нее не может быть точного послушания во всем, потому что старица не даст технического совета по написанию икон. Старица может посоветовать, какую икону надо писать в первую очередь или какое настроение придать иконе, — в этом она действительно разбирается лучше, и тут, конечно, нужно послушаться. Однако сестра лучше знает, как именно исполнить ее указание. Так можно сказать и о швейном послушании, и о певческом.

Конечно, можно в определенных случаях высказать свое мнение, настаивать на своем, попытаться переубедить. Но если старица или старшая по послушанию (а тем более настоятельница) требуют делать что-либо каким-то определенным образом, то пусть это будет трижды неправильно, но это благословение нужно исполнить ради своей души. Мы находимся в монастыре ради послушания, а не ради того, чтобы красиво писать иконы, красиво петь и так далее. Пусть старец сам убедится, что он не прав.

Вопрос. Вы сказали, что хорошо иметь осознание того, что духовник ведет брань с твоими страстями, и тем самым быть ему в этом союзником. Это состояние бывает от преуспеяния, от опыта? И если такое осознание есть, может ли оно утратиться?

Ответ. Конечно, оно может утратиться. Мы можем потерять любую добродетель, если не будем ревновать о ее сохранении и развитии. Если человек, достигший самого высокого преуспеяния, потеряет ревность, то начнет терять благодать и нисходить в более скромное духовное состояние. Трудиться нужно всегда: Кто не собирает со Мною, тот расточает (Мф. 12, 30; Лк. 11, 23).

Это состояние необязательно зависит от преуспеяния. Например, я знаю, что целомудрие — это хорошо, а меня мучает нечистая страсть. Значит, я борюсь с этой страстью ради целомудрия, которого у меня нет. Знаю, что кротость — это хорошо, а меня мучает гнев; я должен бороться с гневом, чтобы достигнуть кротости, и так далее. Вначале я умом осознаю, чтó хорошо, и стремлюсь к этому, а потом уже приобретаю опыт и преуспеяние. Для того чтобы стать своему духовнику или своему старцу союзником, нужно действительно, как я уже сказал, иметь само осознание того, что он ведет брань с твоими страстями.

Вопрос. Батюшка, я верю, что если будет нужно, Бог подаст мне через старицу такой же ответ, какой дал бы Антоний Великий, и живу спокойно. Я правильно рассуждаю?

Ответ. Я думаю, что правильно. Расскажу про отца Андрея (Машкова). Он был очень простым человеком; наставляя, говорил незатейливые фразы, похожие на афоризмы, не прибегал ни к каким доказательствам и рассуждениям. Он, видимо, был неспособен говорить красиво: не имел образования и учености. Но как-то отец Андрей дал мне совет и очень настаивал на том, чтобы я его исполнил. Совет был такой: «Читай святителя Игнатия». Для меня святитель Игнатий не был авторитетом: это же не Иоанн Лествичник, не авва Дорофей — тогда он и к лику святых не был причислен. Я ничему современному не доверял: считал, что все хорошее было только в древности, а современные писатели… Чего от них ожидать? Но отец Андрей стоял на своем, и я наконец достал некоторые книги святителя Игнатия. (Только во время перестройки мне удалось прочитать все его труды.)

И когда я последовал его совету, то получил огромную пользу, у меня в душе все перевернулось до такой степени, что я даже стал сомневаться в некоторых поучениях самого отца Андрея. Подобное впечатление произвели на меня только некоторые творения святых отцов. Ранее — предисловия Василия Поляномерульского, потом сочинения святителя Игнатия. Еще раньше, в молодости, меня сильно поразила беседа Серафима Саровского с Мотовиловым «О цели христианской жизни».

Я думаю, что, может быть, я был и прав в своих сомнениях, ведь отец Андрей говорил такие вещи, которые мне в тот момент были недоступны. Не потому, что он плохо учил, но потому, что для меня это было преждевременно. И ответ на свои сомнения я также нашел у святителя Игнатия.

Порой бывает, что и через очень скромного по духовному преуспеянию наставника (я сейчас имею в виду не отца Андрея, а нас), если доверяешь ему, можно получить пользу. Иногда даже таким неожиданным и странным образом: просто посоветовали что-то почитать. Многое зависит от доверия. Поэтому вы своим старицам доверяйте, и я бы также посоветовал за них молиться, особенно перед откровением помыслов. Это нужно и для их поддержки, и для того, чтобы вас самих Господь вразумил относиться к получаемым наставлениям с большей верой. И за духовника, конечно, тоже всегда надо молиться.