Схиархимандрит Авраам
Благая часть

Том 3. О препятствиях в духовной жизни и о стремлении к благодати

О препятствиях в духовной жизни и о стремлении к благодати[*]

Всем известно «Слово о различных состояниях естества человеческого по отношению к добру и злу», написанное святителем Игнатием (Брянчаниновым). Оно начинается замечательными, очень важными словами, которые в свое время произвели на меня сильнейшее впечатление. Святитель Игнатий говорит о том, что многие, находясь долгое время в монастыре, не только не преуспевают в добродетелях, но и приобретают страсти, каких не имели до прихода в обитель. Такое случается с теми, у кого нет покаяния. Конечно, чаще происходит так, что в монастыре человек обнаруживает в себе те страсти, которые у него уже были. Раньше они действовали скрыто, потому что человек, живя в миру, руководствовался своей волей и тем самым как бы «сглаживал» проявление страстей. Когда же он, придя в монастырь, отрекается от своей воли, то под действием тех требований, которые предъявляет к нему монастырский устав и вообще монашеский образ жизни, его страсти, так сказать, выходят на свет Божий. Такое происходит по большей части в первое время пребывания в обители. Конечно, не в первый месяц, но постепенно страсти обнаруживают себя. Человек должен относиться к этому не то чтобы спокойно, но благоразумно, понимая, что благодаря молитве и, в особенности, послушанию, отсечению своей воли в нем теперь всего лишь проявляется то, что раньше было скрыто.

Но иногда все происходит иначе, гораздо печальнее, опаснее и страшнее. Человек долгое время как будто прилежит к духовной жизни и ожидает хотя бы некоторого преуспеяния (и другие от него этого ждут), но преуспеяния не происходит, более того, человек развращается. Святитель Игнатий говорит, что покаяние — главная причина преуспеяния и главная добродетель, как бы совокупляющая в себе все прочие. А отсутствие покаяния как раз является причиной того, что человек не преуспевает. Под покаянием следует понимать не только сокрушение, печаль, а может быть, даже и плач о своих грехах, но и борьбу с грехом — постоянное сопротивление ему. Однако, даже понимая это, мы часто обнаруживаем, что у нас нет такого состояния. Соответственно нет и преуспеяния.

Мне хочется перечислить те пороки и недостатки, которые препятствуют появлению настоящего покаяния и таким образом становятся причинами нашей косности, наших неудач на духовном поприще. Может быть, это перечисление будет несколько механическим и бессистемным, но я, собственно, и не пытаюсь выстраивать никакую систему, а буду, исходя из моего монашеского и духовнического опыта, говорить о том, что мне представляется значимым. Любая система имеет тот недостаток, что она подгоняет наши переживания, наш опыт под жесткие категории и схемы. В результате появляется опасность подтасовать факты. А если ты говоришь только о том, что знаешь на личном опыте, то это не мешает кому-то более опытному и благоразумному самому пережить и понять то, о чем ты не сказал. Твои слова не заставляют его искусственно вмещать жизнь в какие-то рамки и отрекаться от собственного опыта.

Каковы же те недостатки, которые вредят нашей духовной жизни и мешают преуспеянию? Первый — это духовная слепота. Человек по разным причинам (как ему кажется, серьезным) не хочет видеть своих недостатков, грехов и пороков, не умеет смотреть на себя в свете Евангелия. Это происходит, конечно, от гордости в том ее виде, который называется самонадеянием. Человек надеется на свой разум — и воспринимает реальность под действием страстей. То, что ему кажется здравым и разумным, на самом деле есть не что иное, как проявление привычной и потому не замечаемой им страсти. Скажем, под действием гордости мы оскорбляемся, когда сталкиваемся с тем, что, по нашему мнению, нас унижает. Или гневаемся, потому что нам кажется, что в данной ситуации невозможно отреагировать иначе. А когда нас пытаются вразумить и сказать нам, что мы должны вести себя согласно Евангелию, мы, как ни дико это звучит, его отвергаем. Конечно, мы не говорим об этом прямо, но на деле отказываемся от Евангелия под тем предлогом, что обстоятельства не благоприятствуют или даже совсем не позволяют нам исполнить соответствующую заповедь. Вообще, находясь в таком состоянии, мы никогда не сможем исполнить заповеди, потому что оправдание этому сумеем найти всегда.

Духовная слепота, в состоянии которой человек вокруг себя ничего не замечает, делает преуспеяние невозможным по одной простой причине: не может человек исправиться, если он даже не осознаёт, что исправление ему необходимо. Кто-то полностью погружается в такое состояние, например, ему кажется, что все вокруг относятся к нему несправедливо: обижают, упрекают, осуждают, то есть, как ни смешно это звучит, он один хороший, а все вокруг плохие. Это уже состояние прелести, а если не прелести, то самообольщения. Или, допустим, человек думает, что его окружают одни глупые люди, которым невозможно ничего объяснить: что им ни говоришь, они не понимают! И вот ему «приходится» постоянно ругаться с ними. Причем это кажется ему совершенно естественным! То же происходит с человеком и под влиянием других страстей. Поддаваясь им, погружаясь в них, мы не замечаем, что все оцениваем превратно. Свою слепоту мы считаем трезвым взглядом на жизнь: и на то, что происходит вокруг нас, и на то, что творится в нашей душе.

Против этого порока существует могущественное средство, и в нашем монастыре оно используется. Я говорю об откровении помыслов. Если мы хотя бы осознаём, что нас поразила духовная слепота, то начинаем относиться к своим мыслям с подозрением. Все, что происходит с нами, мы выставляем на суд человека, духовно более опытного, и он открывает нам глаза на то, как обстоят дела в действительности. Когда человек одержим страстью, он может видеть вещи, которые на самом деле не существуют. Прекрасный пример приводит преподобный авва Дорофей. Один монах, поддавшись страсти осуждения, вообразил, что некий брат приступает ко святому причащению, поев фруктов в саду. Монах рассказал об этом игумену, и тот отозвал брата в сторону, когда он подходил к чаше, что, конечно, было для него очень неприятно. Но игумен не мог допустить до причастия человека, проявляющего такое неблагоговение к таинству. Он стал расспрашивать брата, и выяснилось, что тот пришел на службу прямо с послушания, а до этого его вообще не было в обители. Тому монаху только показалось, что он видел его в саду.

Это кажется невероятным. Но мы так же, поддавшись страсти, часто видим несуществующее: замечаем в словах людей смысл, которого они туда не вкладывали, видим в их взгляде выражение, которого там нет. Мы дорисовываем собственными страстями мотивы чужих поступков. Например, если кто-то одержим блудной страстью, то ему представляется, что другой человек ведет себя соблазнительно. А тому, может быть, и в голову это не приходит. Если мы одержимы гневом, то нам кажется, что против нас предпринимают враждебные действия. И так далее, и так далее. Все это следствие нашей слепоты. Даже уже не слепоты, а некоего искажения духовного зрения. Бывает, что человек настолько углублен в свое пагубное состояние, что и от старицы (старца, духовника) слышит то, чего они ему не говорили: духовно ослепленный человек находит в словах своих руководителей такой смысл и слышит такую интонацию, которые созвучны его страсти. Поэтому он не может понять своего наставника правильно. Это кажется странным и даже невероятным, но это только потому, что мы смотрим на вещи упрощенно и не придаем должного значения тому, как наш внутренний мир влияет на восприятие действительности.

Слепота исцеляется и другими способами. Например, чтением Священного Писания, творений святых отцов. Исследуя православное Предание, мы ясно видим отклонение своей духовной жизни от идеала, начертанного Евангелием. Но следует помнить о том, что из-за своей слепоты мы можем даже в Евангелии найти повод для того, чтобы неправильно воспринимать действительность. Например, начнем думать, что заповеди осуждают наших братьев и сестер. Дескать, такая-то сестра пустословит, а Спаситель сказал, что человек ответит за всякое праздное слово. Другая сестра смеется, а Спаситель сказал: Горе вам, смеющиеся ныне! (Лк. 6, 25). Даже Евангелие может послужить нам соблазном. Конечно, не потому, что оно таково само по себе, а потому, что наши страсти затемняют наше зрение. Спаситель сказал: Свет, который в тебе, не есть ли тьма? (Лк. 11, 35). Значит, мы должны посмотреть на себя трезво и увидеть, что на самом деле свет нашего разума — это не тот свет, который просвещает нас и заставляет видеть вещи в истинном свете. В действительности этот «свет» погружает нас во тьму. Во тьме же куст кажется чудовищем, а человек, идя по ровной дороге, может вдруг упасть в яму. Тут что-то померещилось, там обо что-то ударился... Именно в такой слепоте мы и пребываем.

Как я уже сказал, важнейшее средство от духовной слепоты — откровение помыслов. Без него трудно и молиться правильно, и святых отцов понимать должным образом. Второе средство — чтение творений святых отцов. Мы не говорим о третьем средстве, потому что считаем его само собой разумеющимся: оно должно присутствовать в борьбе со всякой страстью и в приобретении всякой добродетели. Речь идет о молитве Иисусовой. Когда мы чего-то не понимаем, но искренне, от всей души молимся Богу, то всегда получаем от Него то, что нам нужно, потому что Господь подает нам не то, что мы хотим, а то, что нам необходимо. Таким образом, Он открывает нам глаза и мы начинаем смотреть на себя трезво, приобретаем послушание, благодаря которому можно избавиться от духовной слепоты. Конечно, какое может быть преуспеяние у человека, который не видит, в чем ему нужно преуспеть? Ему хочется приобрести какую-нибудь возвышенную добродетель, например любовь к Богу. А в действительности ему нужно приобрести, допустим, целомудрие. В самом деле, какая уж тут любовь к Богу, если человек борим нечистой страстью! Или, предположим, человеку хочется приобрести смирение и глубочайшее покаяние, проливать потоки слез, считать себя хуже всей твари и так далее. Но пусть он сочтет себя сначала хуже той сестры, с которой живет в келии и с которой спорит, открывать форточку или нет. Казалось бы, мелочь, но в таких мелочах и проявляются смирение и терпение.

Будучи слепыми, мы даже не знаем, что нам необходимо. Проявляем ревность, которая оказывается ложной и уводит нас от борьбы с грехом. Стремимся к приобретению добродетели, которая чересчур возвышенна для нашего теперешнего состояния. А может быть и так: то, что мы подразумеваем под добродетелью, на самом деле — порок. Под видом ревности в человеке часто проявляется гордость. Скажем, он, прочитав труды преподобного Серафима Саровского или другие возвышенные святоотеческие книги, решает, что ему нужно стяжать благодать Божию, и начинает усердно молиться и подвизаться. А вместо того чтобы обрести благодать, впадает в прелесть или разочаровывается и говорит: «Бог меня оставил, ничего не получается, все пропало». Но если бы он вел себя разумно, если бы видел вещи такими, какие они есть, то стремился бы к приобретению добродетелей, которые ему доступны. Это не означает, что мы не должны тянуться к возвышенному, но все должно быть разумно и своевременно.

Еще один порок, мешающий преуспеянию в духовной жизни, — уныние. Мне очень нравится перевод Григория Синаита, сделанный епископом Вениамином (Миловым). Слово, обычно переводимое как «уныние», он переводит как «лень». На мой взгляд, это более понятный термин. Трудно объяснить, что такое гордость, а скажешь «самонадеянность» — уже проще. Такая же ситуация со словом «уныние». Как рассказать, что это такое? А вот что такое лень, понятно каждому. Человек не хочет заставлять себя трудиться, напрягаться. Некоторые люди трудолюбивы в земном понимании. Когда у человека получается какое-либо дело — спорится, как говорится, — он работает с удовольствием. Но поручи ему то, к чему он будто бы не способен, — ему сразу станет лень даже пытаться выполнить это.

Нечто подобное происходит и в духовной жизни. Можно сказать, что к ней не способен никто. Все мы грешные люди. Поэтому нам нужно преодолеть свою косность, чтобы достичь какого-то результата или, проще говоря, чтобы выполнить положенную работу. Как называют святые отцы занятие Иисусовой молитвой? Умное делание. Иначе говоря, умственная работа. Под этим следует понимать не интеллектуальный труд, а борьбу со страстями при помощи молитвы. Умной эта работа именуется не потому, что она очень мудреная, а потому, что она совершается по большей части умом. Называя же молитву деланием, святые отцы имели в виду, что у монашествующих иные дела, чем у людей, занимающихся телесными, земными трудами. В известной степени Иисусова молитва необходима и каждому мирянину, но для монашествующего в ней заключается вся жизнь. Если он не занимается умным деланием, то он просто бездельник. Ты спрашиваешь: «Почему у меня не получается то-то и то-то, почему я не могу приобрести ни одной добродетели?» Да просто потому, что ты лодырь. Не заставляешь себя работать, молиться, слушаться. Выражаясь евангельским языком, не хочешь себя понуждать. А это одна из наиважнейших, первейших заповедей, без исполнения которой невозможно исполнить другие.

Царствие Небесное нудится, и нуждницы восхищают е (Мф. 11, 12). Что мы можем сделать без понуждения? Только то, что легко дается. Но в духовной жизни таких вещей нет. В земных делах может быть иначе. Бывает, что у человека большие способности в одной сфере и скромные — в другой. Если он занимается тем, что дается ему легко, то он достигает какого-то преуспеяния. В духовной жизни, во-первых, невозможно в чем-то преуспеть, а в чем-то нет. Скажем, приобрести любовь к ближнему, но остаться развратником. Или приобрести кротость, но всем завидовать. Апостол Иаков говорит, что тот, кто нарушил закон в одном, нарушает его во всем. Во-вторых, всякому человеку есть что преодолевать в себе, ибо всякий человек — грешник. Поэтому жить духовной жизнью трудно, необходимо понуждение. Под духовной жизнью мы понимаем, конечно, христианскую жизнь, то есть жизнь по Евангелию, ведя которую нельзя избегать труда под всякими благовидными и неблаговидными предлогами. Иногда человек умудряется оправдывать собственную лень тем, что он очень занят какими-то земными заботами. Но когда нам нравится что-либо делать, то всегда есть для этого и энергия и желание.

Преуспеянию мешает и такая страсть, как самонадеянность. Ее можно рассматривать в двух аспектах: когда человек надеется на свой разум и когда он надеется на свои силы. Первое — причина духовной слепоты. Человеку кажется, что он правильно воспринимает и оценивает действительность, справедливо рассуждает, а другие этого не умеют. На самом деле это, конечно, не так. В более тяжелом случае самонадеянность распространяется на отношение к духовным руководителям, возникает недоверие к ним. Иногда бывает еще хуже: человек и святым отцам не верит, начинает с ними полемизировать и даже отвергает их. Крайнее проявление самонадеянности — неверие, отвержение Священного Писания. Среди людей есть, к сожалению, явные безбожники, но в какой-то степени безбожие живет во всех нас, потому что мы не хотим принять Евангелие в полной мере, всей душой. Хотя мы не так откровенны и дерзки, как атеисты, какой-то страх Божий в нас еще есть, но мы осмеливаемся спорить с Евангелием и перетолковывать его на свой лад. Как может преуспеть человек, одержимой страстью самонадеянности в такой форме? Ведь он не поддается никакому внушению, все понимает превратно, всегда спорит, всем возражает. Иногда это происходит лишь внутренне, но так еще хуже, потому что невозможно исцелить болезнь, если она протекает скрыто.

Другая форма самонадеянности, как я сказал, надеяние человека на свои силы. Если мы осознаём свою немощь, то искренне прибегаем к Богу, молимся от всей души. Если мы надеемся на свои силы, то бесконечно падаем. Расскажу в качестве примера о том, как ведут себя люди, подверженные страсти винопития, проще говоря алкоголики. Многие из них считают, что они пьют, потому что хотят этого. А если бы не хотели, то завтра же бросили бы. Бывает, что они действительно пытаются не пить, а потом не выдерживают и опять удовлетворяют свою страсть, но объясняют, что это вышло случайно: неприятности, праздники, одна причина, другая, третья — как тут было не напиться? Так же происходит и с нами, когда мы надеемся на свои силы. Мы все время падаем, падаем, а нам кажется, что это случайно. Как будто, если мы захотим, то все будем исполнять. Просто сегодня помешала плохая погода. И вообще, если бы не погода, не соседи по келии, не возраст, не здоровье, не воспитание, то у нас все было бы прекрасно. В действительности наши падения не случайны — они говорят о нашей глубочайшей немощи. Это можно объяснить и в широком, богословском смысле: ни один человек, тем паче растленный грехопадением (каковы мы все), не может собственными силами справиться с диаволом и, прежде всего, победить самого себя. Но для нас было бы лучше не думать о том, что все люди грешные (некоторые очень любят об этом причитать). Мы должны перенести осознание человеческой греховности на самих себя и сказать себе: «Я — самый грешный». Когда человек погружается в созерцание своей немощи, тогда он, во-первых, понимает свое действительное состояние, а во-вторых, по-настоящему, всей душой чувствует необходимость посторонней помощи: прежде всего Божией, а также человеческой, то есть духовного руководства.

Таковы основные причины, мешающие духовному преуспеянию. И в миру, и в монастыре нам приходилось замечать, что в нашей духовной жизни иногда подолгу не происходит никаких изменений. Бывает, что человек искренне кается, проявляет пламенную ревность, а потом вдруг остывает и возвращается ко многим, казалось бы, уже забытым страстям. Так случается потому, что человек теряет покаяние. А покаяния не может быть, когда нет, во-первых, трезвого отношения к себе, во-вторых, духовного трудолюбия и, в-третьих, смирения, то есть ненадеяния на свои силы и разум. В духовной жизни мы должны постоянно себя принуждать. Не нужно думать, что, если мы ничего не будем делать, Господь почему-то сжалится над нами и внезапно осенит нас своей благодатью.

Некоторые ожидают благодати в виде какой-то духовной сладости. Мое же глубокое убеждение таково: у новоначального благодать выражается только в том, что у него появляется внимание в молитве. А вслед за этим уже приходит все остальное. Поэтому не нужно искать чего-то особенного. Следует относиться ко всему более прагматично, искать нечто конкретное, определенное. Заметьте, я исподволь стараюсь подвести вас к определенности понятий. Говорю не об унынии, а о лени; не о гордости, а о самонадеянности; не о благодати, а о внимании в молитве. Когда мы ясно видим, к чему нужно стремиться, наш путь становится для нас более понятным: мы знаем, чтó конкретно нужно делать в той или иной ситуации. Нужно стараться внимательно молиться, постоянно понуждать себя, всегда доверять духовным руководителям и верить, как это ни странно звучит, святым отцам (ведь если мы не хотим исполнять то, что они говорят, значит, мы им не верим). Только тогда происходят изменения в душе и покаяние становится чем-то жизненным. А иначе вся наша духовная жизнь сведется к развлекательному чтению. Это звучит кощунственно, но именно так и получается, если мы читаем, например, творения святых отцов лишь для удовлетворения любопытства, а не для того, чтобы получить жизненно важные уроки.

Пожалуй, это все, что я хотел сказать о препятствиях на пути к духовному преуспеянию. Но у меня есть еще послесловие. Вероятно, многие из вас читали беседу Серафима Саровского с Мотовиловым, в которой говорится о том, что цель христианской жизни — стяжание благодати. Это действительно так. Я как-то даже проводил беседу на эту тему. В то же время святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что не нужно стремиться к обретению духовной сладости, потому что это может стать поводом для прелести. Прав и преподобный Серафим, прав и святитель Игнатий. Как совместить эти два взгляда, по видимости противоречащие друг другу? Христианская жизнь должна быть благодатной, в особенности у монашествующих. К нам предъявляются более строгие требования, поскольку у нас меньше препятствий к тому, чтобы стяжать благодать. Но стяжание благодати нельзя понимать примитивно.

Приведу два примера: один из своего личного опыта, другой — из опыта моего знакомого. Когда я впервые прочитал беседу преподобного Серафима Саровского, она меня потрясла и заставила в значительной степени изменить свою жизнь. Это было очень давно, я тогда еще не молился Иисусовой молитвой и не общался с отцом Андреем (Машковым). Прочитав это произведение, я понял, что подлинная христианская жизнь состоит не только в том, чтобы ходить в церковь, молиться, креститься и не совершать тяжких грехов. Христианская жизнь должна быть благодатной. Но в тот момент я понял это примитивно. Впоследствии, читая других святых отцов, я стал относиться ко всему разумнее. А тогда я принялся молиться о том, чтобы на меня сошла благодать. Как нужно правильно молиться, я не знал, об Иисусовой молитве не слыхал, поэтому без конца повторял «Отче наш» и еще какие-то молитвы.

Вскоре со мной начали происходить необыкновенные вещи. Когда я ложился спать и уже немного засыпал, то начинал слышать какое-то жужжание, вроде зуммера, и что-то на меня находило. Я испытывал приятные ощущения и видел некие сновидения наяву, как говорят в тонком сне. Знаете, бывает: вроде бы ты уже спишь, но еще не потерял самосознания. Мне снилось то одно, то другое, то казалось, что икона Спасителя в углу комнаты сверкает… И я думал, что на меня сошла благодать. А в церкви я плакал, прямо как девушка: слезы лились ручьем. Плачу и думаю: «На меня все смотрят, и друзья смотрят и думают, какой я благочестивый». Но что это был за плач, если я о молитве Иисусовой никакого понятия не имел? Поразит меня какой-нибудь момент службы, скажем возглас: «Горé имеем сердца», — и я давай плакать. Плачу, а службу дальше не слышу, потому что держу в голове мысль, которая у меня слезы вызвала. И на душе у меня хорошо. Грубо говоря, я был всем доволен. Даже страсти особенно не мучили. Конечно, какие могут быть страсти, когда человек собой доволен? Из этого состояния меня вывело то, что я имел хоть какие-то здравые понятия о православии. Например, я знал, как выглядят канонические иконы, иконостасы и что неканонических икон в церкви быть не должно. И вот однажды мне было видение, будто я умом нахожусь у райских врат. А они похожи на Царские врата, но сделаны в стиле барокко: резные, сквозные, золоченые. Смотрю я на них и думаю: «Но они же не канонические!» Только я так подумал, как эти райские или Царские врата превратились в какую-то длинную ограду. Демон сразу преобразил их: мол, не хочешь это, — пожалуйста, получи другое. Но я уже понял: тут что-то не то. Однако никто не мог мне это объяснить. Я обращался к одному хорошему, ревностному священнику, но он тоже не имел понятия о таких вещах и сам не мог разобраться: благодать это или не благодать. Как только у меня появились эти подозрения, сразу же начались всякие искушения. В конце концов, пришлось молиться, чтобы избавиться от зуммера. Вот так я впал в прелесть, потому что хотел благодати. С моим приятелем (теперь он игумен или иеромонах, точно не знаю, мы давно не виделись) был похожий случай. Мы читали одни и те же книги, и он тоже прочел беседу Серафима Саровского с Мотовиловым. Это было уже тогда, когда я пришел в себя и понял, что был в прелести. Но каждый себе верит больше, чем другим. Мой приятель тоже стал молиться, чтобы на него сошла благодать. Я не знаю, что он испытал, но в конце концов ему стало так плохо, что пришлось вызвать скорую помощь. Хорошо, что обошлось без серьезных последствий.

Итак, не нужно стремиться к стяжанию благодати, понимаемой примитивно: чтобы лицо сияло, а в душе была сладость, в точности как у Мотовилова. Одно дело — то, что испытывал Мотовилов по молитвам такого великого подвижника, как преподобный Серафим Саровский, другое дело — то, на что способны мы. Бог может дать нам только то, что нам полезно, что мы можем вместить. Как сказано в Евангелии, никто не вливает вино новое в мехи ветхие, потому что и мехи прорвутся, и вино разольется. Как вы знаете, мехами назывался сосуд из овечьей кожи. Если он был старый, то молодое, еще бродящее вино разрывало его. Поэтому Господь не дает нам благодати, подобной новому, бурлящему вину: мы и ее потеряем, и душе своей повредим. А нам кажется, что если нет благодати, такой, какой мы ее себе представляем, то все пропало, все бесполезно, духовная жизнь кончена, мы погибаем и так далее. Еще раз говорю: благодать для новоначального, если говорить только о субъективных ощущениях, — это внимание в молитве. Если теряется внимание, значит, все твои «благодатные» ощущения как минимум подозрительны. Действие же благодати выражается в поведении человека, в его внутреннем состоянии: в смирении, уничижении себя перед другими людьми, любви к ближнему и прочем. Как говорит апостол Павел, плод духовный есть любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5, 22–23).

С одной стороны, не нужно стремиться к стяжанию благодати, понимаемой как духовная сладость. С другой стороны, нужно знать: когда нам кажется, что мы лишились благодати, в действительности это может означать, что Господь избавил нас от каких-то прелестных ощущений. Нередко мы принимаем за действие благодати различные недуховные ощущения, движения крови. Святитель Игнатий говорит, что неопытным монахам это свойственно. Допустим, в человеке действует блудная страсть, а потом от тщеславия или гордости она проходит — как бы одна волна крови гасит другую. И человеку кажется, что это благодать. Мы иногда слишком серьезно относимся к своим эмоциям. Например, читаем жития святых, плачем и думаем, что это благодать. А это только умиление. Если на человека что-то производит впечатление, это еще не благодать. В миру мы читали молитвы, акафисты и прочее — они вызывали у нас умиление, и мы плакали. Пришли в обитель, тут заставляют Иисусовой молитвой молиться — так просто не заплачешь. Нужно очень хорошо потрудиться, чтобы приобрести настоящее умиление, чтобы плакать от близости к Богу, чтобы ощутить свою греховность. А нам кажется, что нас лишили благодати. До монастыря благодать была, в монастыре — пропала. Но пропала-то не благодать, а то, что ты ошибочно за нее принимал и что, может быть, мешало твоему настоящему преуспеянию.

Конечно, нужно стремиться к тому, чтобы вести благодатную жизнь. Но благодатная жизнь — это не только ощущения. Благодатная жизнь — это послушание, внимательная молитва, смирение. Благодатная жизнь возможна, когда человек не довольствуется тем состоянием, в котором находится, а стремится к преуспеянию. Как правило, мы начинаем молиться, если «припекло». А если нет сильной брани, то и ревность в нас пропадает. Святитель Григорий Палама в полемике с еретиком Варлаамом говорил, что если мы не будем принуждать себя к молитве, то не сможем достигнуть общения с Богом. Григорий Палама считал это само собой разумеющимся, и его возмущала ересь Варлаама, проповедующего, помимо всего, молитву без принуждения. А мы думаем, будто бы нужно смиряться и ждать у моря погоды. Понятно, что никакого преуспеяния у нас не будет. Мы должны стремиться к благодатной жизни не только в смысле преуспеяния в молитве. Невозможно преуспеяние в одной заповеди без преуспеяния в других. Невозможно преуспеяние в молитве без преуспеяния, например, в смирении или в целомудрии. Поэтому, применяя в жизни учение преподобного Серафима Саровского, мы должны учитывать уровень нашего преуспеяния, наши обстоятельства, нашу страстность. Жизнь христианина должна быть благодатной в том смысле, что он действительно должен быть христианином, а не только формально исполнять свои обязанности.

Не нужно думать, что наша жизнь сразу наполнится благодатью, какая была у преподобного Серафима Саровского. Ведь и у него на то, чтобы стяжать милость Божию, ушли многие и многие годы. Годы тяжкой и страшной борьбы, для нас совершенно немыслимой и непосильной. Когда мы читаем об этом, нам даже не верится, что такое возможно. Все восторгаются тем, что он простоял на камне три года. Кто из нас может постоять на камне хотя бы один час? А еще он какое-то время питался одной травой. Кто из нас выдержит такой пост? Или хотя бы сухоядение, хотя бы отказ от молочной пищи и рыбы? Я сказал только о его телесных подвигах, что же тогда говорить про его брань! Поэтому не думайте, что можно благодаря одному только желанию стяжать такую же благодать, которая была по молитве преподобного Серафима преподана Мотовилову. В этом отношении нам нужно быть очень осторожными. И в то же время не быть безразличными: мол, слава Богу, что я не пью, не курю, не ругаюсь, — с меня довольно. Нужно всегда стремиться к духовному преуспеянию.

***

Вопрос. Что из книги Григория Паламы «Триады в защиту священнобезмолвствующих» мы можем принимать для себя? Ведь там говорится о созерцании Божественного света. Это кажется для нас таким несбыточным, что иногда выглядит как издевательство над читателем.

Ответ. Я думаю, что никакого издевательства над читателями в книге нет. Нужно воспринимать ее так, чтобы понуждать себя к молитве, стремиться к возвышенным духовным состояниям, к уединению с Богом. Не стремиться мгновенно достичь описанных в книге состояний, а стараться взойти на следующую ступень. Когда человек хочет сразу взбежать на вершину лестницы, он по ней не продвинется нисколько. Надо ставить перед собой реальные задачи и двигаться в том направлении, о котором говорит Григорий Палама. Нужно иметь в виду, что эта книга не аскетическая: она защищает истины православия и собственно исихазм как деятельность, как образ жизни. У святителя Григория Паламы есть и аскетические произведения, в которых он гораздо более умерен и конкретен. И если мы читаем рассуждения Григория Богослова о Святой Троице, это не значит, что надо сразу стремиться к созерцанию Святой Троицы, а если читаем в творениях Григория Паламы о созерцании Божественного света — это не значит, что мы завтра же должны это испытать.

Вопрос. Непрестанная и самодвижная молитва — это одно и то же?

Ответ. Нет, это не одно и то же. Под непрестанной молитвой иногда подразумевают понуждение себя к тому, чтобы непрестанно молиться. Все эти термины: самодвижная молитва, трудовая молитва — возникли, когда люди стали исследовать, что такое молитва, какие бывают состояния. Когда человек все правильно понимает, ему не нужно ничего истолковывать. Но когда возникают разные толкования, когда у человека нет своего духовного опыта, тогда необходимо все очень тщательно объяснять. Точно так же, пока не появлялась та или иная ересь, не было и четкой формулировки догмата — не потому, что раньше люди верили неправильно или не придавали значения той или иной стороне вероучения. Догматы формулировали как раз для того, чтобы исключить двусмысленность толкования. То же и в отношении аскетики. Непрестанная молитва — это выражение, взятое из Священного Писания, а самодвижная молитва, трудовая молитва — это более точные термины. Непрестанной молитва называется и в том случае, когда человек понуждает себя непрестанно молиться, и в том, когда она начинает в нем действовать самодвижно. Поэтому необходимо было уточнение терминов. Когда мы говорим, что понуждаем себя к непрестанной молитве, то имеется в виду трудовая молитва. Понуждать себя к самодвижной молитве мы не можем, потому что это не в нашей власти.

Вопрос. Какую молитву имеют исихасты — трудовую, деятельную, или самодвижную, благодатную?

Ответ. Я думаю, что не всем дано достигнуть самодвижной молитвы. Мы не знаем, кому по какой причине Бог ее дает, это тайна. Одному, может быть, дает вначале, другого заставляет потрудиться, а иному не дает, потому что ему это неполезно: может загордиться — много может быть причин. Нужно помнить, что Бог — это не какая-то безликая субстанция, как представляли себе, например, философы-пантеисты. Бог — это Личное Существо, имеющее волю, разум и потому вступающее в личные отношения с каждым человеком. И эти отношения неповторимы.

Кроме того, человек и с понуждением может молиться очень внимательно. Внимание — одно, а самодвижная молитва — это другое. По крайней мере, мне такая связь не кажется совершенно очевидной. Поэтому исихасты, то есть безмолвники, могут иметь трудовую молитву, но кто-то, может быть, достиг и самодвижной.

Вопрос. Серафим Саровский учил, что нужно больше всего заниматься тем деланием, которое приносит наибольшие духовные плоды. Почему тогда меня упрекают в том, что я больше сил и времени трачу на молитву, а не на внимание к помыслам, хотя от молитвы я чувствую явную постоянную помощь, а от исповеди помыслов — во много раз меньше?

Ответ. Известны случаи, когда даже преуспевшие подвижники впадали в самые тяжкие грехи. Яркий пример — Иаков Отшельник, который имел дар изгонять бесов, но потом впал в блуд и убийство. Конечно, он покаялся, и Господь вернул ему дар чудотворения, даже приумножил его. Но почему происходят подобные вещи? Потому что человек доверяет себе, бывает самонадеянным. Не нужно думать, что если человек испытывает в молитве какое-то утешение или даже преуспел в ней, то он не нуждается в постоянном руководстве, откровении помыслов. Одно дело, если нами некому руководить. Тогда, хочешь не хочешь, будешь думать сам, руководствоваться святоотеческими писаниями. А если есть возможность иметь руководителя и мы ею пренебрегаем, то проявляем самонадеянность. Такого быть не должно. Сегодня у нас все хорошо, прекрасно — а завтра диавол может нас прельстить. Симеон Столпник имел великую благодать, что видно из его нечеловеческих подвигов, которые без помощи Божией было бы невозможно совершить. Он вкушал пищу раз в неделю, все время стоял, никогда не садился — только в Великий пост, потому что в это время сорок дней не ел и не пил и без числа делал поклоны. Один христианин захотел узнать, сколько поклонов делает преподобный, насчитал больше тысячи и дальше считать не стал. Конечно, не может человек иметь такое физическое здоровье, чтобы все это делать, если его не будет укреплять благодать Божия. Тем не менее диавол попытался прельстить святого и явился ему в виде ангела на огненной колеснице, предлагая вознести его на Небо. И Симеон со словами: «Господи, меня ли грешного Ты берешь на Небо?» все-таки занес ногу, чтобы взойти на колесницу, но одновременно перекрестился, и наваждение исчезло. Если диавол попытался прельстить великого подвижника, то кто из нас является таким молитвенником, что не нуждается в руководстве и собирается получать пользу только от молитвы? Конечно, демон в виде ангела на огненной колеснице этому человеку не явится — не потому, что он не поддастся прелести, а потому, что его так сильно искушать просто никто не будет: он неоднократно будет падать и от более легких искушений. Не нужно быть чересчур самоуверенным. Да, молитва приносит пользу, но она нуждается в контроле, проверке. Если бы не было откровения помыслов, то не было бы и преуспеяния в молитве.

Есть такое изречение, что лучше жить под руководством духовника на торговой площади, чем одному в пустыне. Руководство, правильная духовная ориентация — это самое главное. Ориентация необходима вообще в каждом конкретном случае, в каждой перипетии внутренней жизни. А если этого не будет, то, хотя бы человек жил в пустыне, в уединении, он запутается. Часто бывает так: мы от духовного руководства приобретаем душевное устроение, при котором у нас появляется жажда молитвы. Мы хорошо молимся, но забываем, в чем причина этого. А причина как раз и есть в руководстве, в самой атмосфере монастыря, в его уставе. Получается, что мы вкушаем плод, но не осознаём, откуда он берется, как свинья из басни Крылова, которая подкапывала корни дуба, не понимая, что если дерево засохнет, то не будет и желудей, которыми она питается. Так и у нас получается — мы как будто забываем, благодаря чему у нас появляется не только любовь к молитве, но и знание о том, что нужно молиться, и представление о том, как нужно это делать. Можно подумать, мы родились с этими знаниями. Если мы отвергнем руководство, то лишимся и утешения в молитве.

Вопрос. Симеон Новый Богослов пишет, что причащаться надо всегда со слезами. Значит ли это, что в его время все были преуспевшими, или он говорил эти слова, чтобы убедить, что это в принципе возможно?

Ответ. Дело в том, что во времена Симеона Нового Богослова в Византии был некоторый духовный упадок. Россия приняла христианство чуть больше тысячи лет назад, а сейчас у нас упадок в вере. В Византии тогда было приблизительно то же самое, может, в чуть меньшей степени. Симеон Новый Богослов жил в конце X – начале XI века, то есть через тысячу лет после того, как апостолы начали проповедовать. В его время наблюдалось чрезвычайное духовное оскудение, безразличие, многие даже говорили о том, что ощущать благодать в той же степени, что и апостолы, вообще невозможно, то есть проповедовали формальное исполнение христианского долга. И пафос сочинений преподобного Симеона был в том, чтобы призвать людей вернуться к истинной христианской ревности. В значительной степени благодаря ему это и произошло: в монастырях стало возрождаться умное делание, потом ему начали обучаться и миряне. В творениях преподобного Симеона, в особенности в его гимнах, есть очень много общего с тем, что говорил Серафим Саровский в беседе с Мотовиловым, поскольку во времена преподобного Серафима Россия также переживала полное охлаждение к вере, безразличие к ней. Еще Тихон Задонский в XVIII столетии говорил, что христианства в современном обществе почти нет, осталось одно лицемерие.

Поэтому нужно было говорить людям о том, как все должно быть. Это не значит, что всякий человек обязательно должен приступать к святой чаше со слезами, а если он не плачет, то не может и причащаться. Но мы должны стремиться к такому состоянию и понимать, что если его у нас нет, то это неправильно, что-то мы делаем не так. Точно так же, если Евангелие требует от нас радоваться, когда нас гонят, а мы скорбим, — это не значит, что нам нужно перестать ходить в церковь. Мы должны понуждать себя к исполнению этой возвышенной заповеди: если мы даже не достигнем совершенства, то, по крайней мере, это вменится нам в покаяние, в борьбу с грехом.

Вопрос. Когда я читаю молитвы, например ко святому причащению или после причастия, от внимательного произношения слов появляется чувство покаяния, отчего приходит плач. Старица говорит, что здесь все нормально. Но у меня бывает другое состояние, когда я начинаю управлять чувствами в молитве: при сухости я сама добавляю чувства, взывая о прощении грехов, и тогда также появляются слезы. Допустима ли такая искусственность и методичность в молитве?

Ответ. Во-первых, сама молитва — это уже искусственность: мы заставляем себя молиться, произнося какие-то определенные слова. Но эта искусственность необходима. Если ее не будет, как мы будем молиться? Кому как на ум придет? Но так можно исказить православные догматы или неправильно, неподобающе выражать чувства. Поэтому мы применяем некоторую искусственность как средство, предостерегающее нас от хаотичности, стихийности в молитве. Говорят, что древние христиане, вдохновляемые Духом Святым, произносили слова молитвы как бы движимые сердцем. Такой вывод можно сделать из посланий апостола Павла. Если на собраниях люди под воздействием Святого Духа пророчествовали, говорили на иных языках, то надо думать, что и молились они так же. Когда такие дарования в христианах оскудели, этим стали злоупотреблять еретики, которые под видом импровизаций преподавали самовольно составляемые молитвы и искажали православное вероучение. Поэтому, скажем, египетские монахи предпочитали читать псалмы, чтобы никто не придумывал молитв от себя.

Кроме того, в молитве мы искусственно сосредоточиваемся: вмещаем ум в слова молитвы или пытаемся свести его в сердце. Еще древние отцы преподавали приемы, как сводить ум в сердце при помощи дыхания. В Церкви вообще есть много «искусственного», то есть такого, что совершается согласно строгим правилам. Само богослужение, например. Мы ведь не молимся, как пророки, по вдохновению, а делаем всё, как положено.

Но это не значит, что такая искусственность в молитве мешает проявлению духа. Наоборот, она ограничивает наш дух, направляя его туда, куда необходимо, отсекая по возможности и страсти, и ненужные мысли. Когда мы понуждаем себя к покаянию, тут действует искусственность уже более высокого порядка, не формального, а эмоционального. Поскольку в нас нет того, что должно быть, то приходится заставлять себя делать то, что положено. Святые отцы учат, что покаяние необходимо, и мы должны себя по возможности к этому понуждать: если это чувство нам знакомо, приводить его в действие. Если же мы не применяем таких искусственных мер, тогда мы попросту проявляем лень.

Вопрос. Я всегда была одиночкой и с трудом сближалась с людьми, а теперь настолько привязалась к одной из сестер, что кажется, будто люблю ее больше, чем близких родственников. Дружеских отношений у нас нет, просто приходится очень тесно общаться на послушании. Кажется, что все обстоятельства нас сближают. Как относиться к такому чувству?

Ответ. Могу сказать, что, когда я был неверующим человеком, у меня почти не было близких друзей, а сейчас их становится все больше и больше. И главное в этом не то, что они видят в тебе близкого человека, а то, что ты чувствуешь их близкими себе. Кроме того, в отношениях бывает некая взаимность: если человек тебе доверяет, слушается, то соответственно возникает ответное чувство. Наверное, нечто подобное происходит у всех людей. Я не вижу в этом ничего предосудительного. Если наша дружба в ущерб любви к Богу, любви к ближнему, когда мы одного предпочитаем, а другими пренебрегаем, то это нехорошо. А если это некоторая привязанность, поддерживающая в нас духовную бодрость, то это как минимум извинительно. И совсем без нее обойтись нельзя: наверное, это удел людей очень ревностных и совершенных. Поэтому, я думаю, если такая привязанность есть, то это извинительно, лишь бы она не отвлекала нас от любви к Богу, от молитвы.

Вопрос. Вы сказали, что преподобный Серафим имел благодать соответственно его духовной борьбе и тем подвигам, на которые мы бы не решились. Разве он совершал их не силой благодати? Разумно ли кому-то из нас пытаться понуждать себя к подобным подвигам, например к стоянию на камне? В чем должны выражаться наше понуждение и ревность?

Ответ. Конечно, мы должны были бы иметь такую ревность, как преподобный Серафим. Но она не обязательно должна выражаться в телесных подвигах, ведь и у Серафима Саровского они были не единственными. Я просто привел в пример то, что на первый взгляд кажется тяжелым. А на самом деле, его подвиг — это беспрекословное послушание своим руководителям, непрестанная молитва и ревностное участие в богослужении, когда он стал священнослужителем: сначала иеродиаконом, а потом иеромонахом. Он служил каждый день в течение пяти лет, пока у него на ногах не открылись трофические язвы. Надо иметь в виду, что богослужение в Сарове было очень долгое, уставное, к тому же с протяжным пением. И на камне он стоял на коленях по той причине, что на ногах стоять уже не мог. Он, собственно, и на безмолвие удалился потому, что был уже не способен исполнять свое послушание в монастыре.

Что касается нашего стремления к подвигам, то можно сказать, что все должно быть под руководством. Ведь и преподобного Серафима на эти подвиги благословили опытные духовные руководители. Поэтому в конечном счете все сводится к послушанию. Может быть, кто-то из нас способен если не на такие подвиги, то, скажем, на более строгий пост, усиленную молитву, менее продолжительный сон, но делать все это следует по благословению, учитывая различные особенности человека, в том числе и его здоровье. Но любой, в каком бы возрасте и преуспеянии он ни был, может проявлять ревность в двух добродетелях, неотъемлемых от монашеской жизни: в послушании и молитве. Эти добродетели может исполнить и самый больной человек. Нил Сорский говорит, что человек даже в тяжкой болезни обязан заботиться о непрестанной молитве. Однако без руководства умное делание бывает чрезвычайно затруднительным и опасным, и, пренебрегая руководством, когда оно есть, мы поступаем неразумно. Мы обязаны иметь ревность в умном делании, остальное должно быть по благословению. Хотя и молитва должна быть под руководством, чтобы человек знал: следует ли ему молиться больше или меньше, как напрягаться и сосредоточиваться, что можно себе извинить, а в чем проявить к себе жесткость.

Вопрос. Преподобный Марк Подвижник пишет, что после принятия человеком святого крещения грех над ним уже не властвует, в том числе и первородный, то есть передающийся из поколения в поколение. И человек впадает в грех по любви к запрещенному наслаждению, противоречащему евангельским заповедям, а также из-за страстей, влекущих ко греху.

Ответ. Действительно, без благодати Божией человек не может победить грех. Если бы не было крещения, то никто не мог бы себя победить: ни Серафим Саровский, ни Сергий Радонежский, ни какой-либо другой великий святой. В особенности это касается внутреннего состояния, которого никто не видит. Можно научиться вести себя прилично, но победить собственную душу без содействия благодати Божией невозможно. Эта благодать даруется, прежде всего, в таинстве крещения, но если мы ведем себя лениво, то она перестает действовать. И мы должны не просто мечтать о том, что в нас появится благодать Божия, а приводить ее в движение, возбуждать в себе при помощи тех действий, которые нам рекомендует святоотеческое аскетическое предание. Тогда благодать будет побеждать то влечение ко греху, которое в нас осталось. Если бы мы подготовились к таинству крещения так, как необходимо: прошли борьбу с грехом, осознали, в чем состоит христианская нравственность, прочувствовали и пережили всё это, то приняли бы святое крещение достойно, и, возможно, с нами произошло бы то же, что с апостолами в день Пятидесятницы. Поскольку же мы относимся к этому таинству недостаточно осознанно, а потом предаемся лени, то в нас вновь начинают действовать страсти, которые, казалось бы, уже истреблены благодатью. Но нельзя сказать, что мы полностью подвластны греху, как до крещения: тогда мы, может быть, и не хотели грешить, но грешили, потому что ничего не могли с собой поделать, не имея силы, которая могла бы нас остановить, нам помочь.

Вопрос. Как понудить свое слабое естество, когда для понуждения нет сил?

Ответ. Когда человек понуждает себя к чему-то, то, конечно, обнаруживает свою немощь, осознаёт, что собственных сил ему не хватает. Единственный, кто нам может в этом случае помочь, — это, несомненно, Господь. И мы вынуждены обращаться к Нему с усиленной молитвой. Настоящая, искренняя молитва появляется тогда, когда мы видим свою немощь. Не может быть такого, чтобы человек спас себя одним понуждением, без помощи Божией. Не может быть и другого, — чтобы человек исправился с помощью одной только молитвы, без понуждения себя к добродетелям. Если же он, не имея сил исправиться в каком-то отношении, будет молиться, то Господь подаст ему силы, ревность и стремление к тому, чтобы совершить эту добродетель.

Вопрос. Я не совсем поняла: как быть, если благодать оставляет человека и не приходит, что бы он ни делал? Я не могу возвратить ее, хотя ревностно, по силам стараюсь слушаться старицу.

Ответ. Во-первых, еще неизвестно: оставила тебя благодать или ее не было. Если даже и оставила — а она оставляла и великих подвижников, — значит, на то есть воля Божия. В этом случае нужно трудиться, смиряться, терпеливо нести свой крест, и благодать вернется. Благодать есть, если ты слушаешься, — непослушанием ты отгоняешь ее. Кроме того, не нужно смотреть на все примитивно: мол, если у меня нет каких-то особых ощущений, значит, нет и благодати. Бывает, что человек ожидает такой же благодати, какая была у Серафима Саровского, а если ее нет, думает, что он погиб. Возможно и другое: у человека были какие-то ощущения, по неопытности принимаемые им за благодатные. Господь, пытаясь его спасти, Своею благодатью отгоняет эти неправильные, прелестные ощущения, а человек начинает думать, что лишился благодати. Не нужно в такой степени доверять своим субъективным ощущениям.

Я просто удивляюсь, когда люди говорят, что их оставила благодать. Когда старец Силуан говорит о том, что его оставила благодать Божия, — это понятно. А когда об этом говорит послушница, которая еще ничего не достигла, — значит, она находилась в прелести. Если человек говорит, что он внимательно молился, а теперь не может сосредоточиться, — это понятно. Если он говорит, что испытывал в молитве некоторые ощущения, а теперь их нет, то с человеком можно поговорить, выяснить, в чем его ошибка. Но часто человек сетует, что его оставила благодать, а спроси его, что это такое, — он и не знает, что сказать.