Схиархимандрит Авраам
Благая часть

Том 1. Без терпения нет спасения

Без терпения нет спасения*

Сегодня мы поговорим о терпении. В «Добротолюбии» эта добродетель названа одной из самых важных. Другие — мужество, мудрость и целомудрие — не менее важны, однако именно терпения нам не хватает более всего.

Все, что мы делаем, требует этой добродетели, потому что даже самый способный, удачливый человек не может исполнить все намеченное в одно мгновение. Ему необходимо время и терпение. часто бывает так: пытаясь приобрести некую добродетель, например внимательную молитву, мы ищем быстрых результатов. Проведя в обители всего два-три года, начинаем роптать на то, что никакого преуспеяния у нас нет, обвиняем в этом своих руководителей, жалуемся на чрезмерную загруженность работой, отсутствие свободного времени. Иногда и себя укоряем, но делаем это несвоевременно и неразумно, а потом унываем. Как говорит преподобный Иоанн Лествичник, человек, желая приобрести добродетель прежде времени, не получит ее и в свое время. Сказанное им относится не только к молитве, но и вообще ко всем добродетелям.

Нужно иметь в виду, что мы пришли из мира. Конечно, до прихода в обитель мы посещали храм и как могли исполняли свой христианский долг, но наши представления о духовной жизни были не то чтобы расплывчатыми, — можно сказать, что их, за редчайшим исключением, совсем не было. Поэтому на первых порах нам необходимо понять, чтó от нас требуется, понять, что такое духовная жизнь и кáк об этом учат святые отцы. На это также нужно время, причем не один год.

Я читал про одного афонского подвижника XIX века, который двадцать лет изучал сочинения святых отцов, находясь в монастыре, и только после этого оставил обитель и поселился в пустыне. Он считал себя неготовым вступить на это поприще до тех пор, пока детально не изучил святоотеческое учение об аскетической жизни. Конечно, это не означает, что всем нужно действовать так, как этот подвижник, но суть остается общей для всех: к каждому подвигу необходимо тщательно готовиться. Даже теоретическая подготовка требует много времени. Однако голая теория без наших собственных трудов также не принесет нам никакой пользы, потому что святых отцов мы поймем неправильно. Это будет мечта, а не действительное понимание предмета. Как Священное Писание по-настоящему понимают не те, кто прочитал толкование, а лишь те, кто понуждают себя к исполнению заповедей, так и святых отцов можно понять, только испытав что-либо подобное тому, о чем они пишут, или имея хотя бы бледную тень их опыта. Иначе мы будем понимать слова святых отцов не в том смысле, какой они в них вложили, а по-своему. Мы можем наизусть цитировать «Добротолюбие», творения святителя Игнатия (Брянчанинова) или какие-нибудь другие аскетические книги, но это отнюдь не будет свидетельствовать о том, что мы постигли святоотеческое учение. Необходимо потратить годы, для того чтобы понять свое душевное состояние, познать себя. Но и это еще не подвиг, а только самое-самое начало, так сказать, предисловие, если сравнивать наш путь с содержанием какой-нибудь книги. А мы, не прочитав еще и вступительной части, уже хвастаем, что осилили все произведение.

Представьте, что вы прочитали роман «Преступление и наказание» и считаете себя специалистами по творчеству Федора Михайловича Достоевского, даже собираетесь беседовать на эту тему с литературоведами. Вы думаете, что если в школе получили пятерку за «Преступление и наказание», то теперь уже всё знаете. Вы считаете так потому, что не имеете никакого представления о той обширной литературе, которая существует по данной теме. Вам кажется, что знать больше, чем вы уже знаете, невозможно и о творчестве Достоевского вы можете поговорить с любым человеком. Но одно дело, когда вами довольна учительница, а другое — заинтересуются ли вашим мнением серьезные ученые. Если дело касается каких-то светских занятий, допустим литературы, науки, искусства или какого-нибудь ремесла, то для нас вполне очевидна нелепость такого подхода, но, если речь заходит о духовной жизни, мы этого почему-то не понимаем. Здесь нам все представляется простым и ясным и кажется, что все можно сделать быстро. Дом построить — это в нашем понимании сложно: нужен проект, стройматериалы, время, люди. А что такое духовная жизнь? Для того чтобы вести ее, у нас, как нам кажется, все есть. Поэтому мы, приступая к духовной жизни, ожидаем скорого результата, а сами при этом не имеем ни терпения, ни точного представления о том, как все должно происходить.

Подавляющее большинство из тех, кто сейчас здесь находится, за исключением, пожалуй, единиц, даже плохо себе представляют, в каком душевном состоянии они пребывают и что требуют от них святые отцы. Человек до такой степени бывает ослеплен самомнением, что, получая конкретное наставление, он по своей страстности думает, что сам все прекрасно понимает. Известно, что все страсти ослепляют человека (и блудная, и страсть гнева, и прочие), но в наибольшей степени — гордость. Когда в человеке сильно действует та или иная страсть, он перестает что-либо здраво понимать, потому что желание удовлетворить свою страсть мешает ему увидеть справедливость назидания, будь то обличение или доброжелательное замечание. И тогда человек начинает обвинять своих руководителей в том, что они неправильно его учат. Все это происходит также и оттого, что в нас нет терпения. Человек вообразил, что за год, два, три, пять лет пребывания в обители он уже все постиг. А на самом деле и пять лет — это совсем небольшой срок. Таким образом, терпение необходимо уже в самом начале пути, когда мы получаем еще только теоретическое представление о монашеской жизни.

Некоторые, читая быстро и с удовольствием, освоили уже чуть ли не всю аскетическую литературу, переведенную на русский язык. Однако не думайте, будто вы уже всё знаете. Могут пройти годы и даже десятки лет, но отдельные изречения святых отцов, допустим Иоанна Лествичника, вы начнете понимать только тогда, когда опыт приблизит вас к пониманию того, чтó они имели в виду. Вспомним некоторые примеры из истории цивилизации: сначала человек изобрел электричество, потом научился его вырабатывать, передавать на расстояние, хранить. Затем стало возможным изобретение тех или иных приборов, электричество начали использовать в разных целях, и только спустя столетия появилось такое изобретение, как компьютер. Невозможно было в самом начале, когда люди только научились вырабатывать электрический ток, сразу же изобрести компьютер. Все понимают, что для подобного прорыва нужны были столетия. Если же дело касается внутренней жизни, то большинство людей почему-то уверены, что на ее развитие нужен максимум год. Человек, прочитав, допустим, «Добротолюбие», думает, что он уже знает все самое необходимое и осталась лишь некая малость.

Представьте архитектора, создавшего проект грандиозного здания. Вроде бы надо радоваться, но на самом-то деле здание существует только на бумаге! Его еще нужно построить, а на это уйдет гораздо больше сил, средств и времени, чем на проектирование, будет занято больше людей, и больше трудностей встретят все те, кто примет участие в строительстве.

Знакомство с учением святых отцов о монашеской жизни — это нечто вроде проектирования. Для того чтобы создать проект, также необходимо терпение, время. Можно сказать, что наши предварительные, общие понятия о духовной жизни похожи на эскизный проект: художник рисует вид будущего здания с разных сторон, учитывая его размеры. Однако нужно сделать еще и технический проект, что гораздо сложнее. Здесь учитывается все: материалы, их прочность, тип фундамента и так далее. Если в чем-то допустить ошибку, например если фундамент будет заложен неправильно, то здание может рухнуть. У нас сейчас представление о духовной жизни на уровне эскизного проекта, а не технического, при котором уже все рассчитано и можно приступать к строительству. Мы, так сказать, набросали некий рисунок: обрисовали для себя основные добродетели, необходимые в монашеской жизни: послушание, отсечение своей воли, Иисусова молитва, трудолюбие, — но помимо всего этого уже в самом начале пути нам необходимо терпение.

Вместе с тем нельзя думать, что люди, у которых все идет правильно, не допускают ошибок. Это невозможно, поскольку человек что-то может понять неточно, что-то совсем упустить, но в конце концов он все познáет на собственном опыте. Даже если человек о какой-то добродетели имеет представление, абсолютно совпадающее с тем, что говорят святые отцы, он тем не менее должен исполнить ее на деле.

И мы, приступая к исполнению того, что поняли в теории, встречаем неожиданные препятствия. Это происходит от нашей самонадеянности, поскольку мы не учитываем того, что являемся людьми грешными, падшими, немощными, лукавыми. Наше собственное естество, то есть мы сами, оказываемся противниками самим себе. Кроме того, из-за нашей неопытности неожиданностью для нас является брань, воздвигаемая демонами. Таким образом, от правильного представления о добродетели до исполнения ее на деле — огромное расстояние, можно сказать, пропасть, преодолеть которую можно только с Божией помощью. Для этого также необходимо долгое время. Не думайте, будто помощь Божия заключается в том, что Бог, осенив нас Своей благодатью, сделает все за нас, а нам самим ничего уже делать будет не нужно. Благодать дается каждому по мере его усердия. Насколько ты трудишься, настолько благодать Божия и содействует тебе. И наоборот, если ты оказываешься нерадивым — благодать отступает. Бывают особенные случаи, когда Господь покрывает нас, удерживая от страшных падений. Однако надеяться на это не нужно, потому что Господь делает это исключительно из снисхождения к нашей немощи и нашему скудоумию. Как правило, мы должны тщательно готовиться к исполнению той или иной добродетели и осторожно, терпеливо совершать свои труды на протяжении долгого времени.

Часто мы проявляем поспешность и какую-либо добродетель хотим исполнить быстро. В книгах мы находим подходящие изречения и, как нам кажется, понимаем, чтó нужно делать, может быть, даже смиряемся и думаем, что так и будем поступать. Вслед за этим, как правило, бывает преткновение и падение. Это происходит потому, что мы забываем: одно дело — проектирование, а другое — стройка. Никакой разумный человек, имея проект, не будет думать, что за один день он сможет построить здание и что завтра оно поднимется словно само собой. Однако о духовной жизни мы думаем, что это нечто эфемерное, абстрактное, неопределенное, не понимая того, что это делание столь же серьезное, скрупулезное, трудоемкое, как и любое человеческое занятие, и даже более трудное. Святые отцы говорят, что оно является наукой из наук и искусством из искусств. Нам нужно постепенно двигаться к приобретению того, что мы постигли теоретически, трудиться над этим, преодолевая всевозможные, порой очень серьезные препятствия. И со временем мы приобретем желаемое.

Все, о чем я говорю, может показаться вам скучным, неинтересным. К чему, скажете вы, трудиться много лет над духовной жизнью? Не лучше ли подать нищему тарелку супа? Или сделать что-нибудь доброе и жить как все люди: не совершать каких-либо тяжких грехов, выйти замуж, иметь детей? Они вырастут, может быть, станут богатыми, купят нам, родителям, дачу, а мы (продолжаем мечтать дальше), живя на этой даче и читая Иоанна Златоуста, тоже спасемся. Такое уныние находит от осознания того, что придется долго, много, скрупулезно трудиться, а достигнем ли мы какого-нибудь результата или нет — неизвестно. Все представляется нам смутным, неопределенным, но такое ощущение возникает из-за того, что мы, собственно, не понимаем, чтó есть духовная жизнь. У мудрых, опытных старцев всё как на ладони. Если мы возьмем книги святых отцов, например «Лествицу» — этот нестареющий шедевр аскетической литературы, то увидим, что для преподобного Иоанна Лествичника духовная жизнь была ясна во всех подробностях и тонкостях. Такое же впечатление, а может быть, и более сильное, возникнет у нас, если мы прочитаем сочинения святителя Игнатия (Брянчанинова). Его произведениям свойственно то качество, которое сам он весьма удачно называет «определительностью». В современном русском языке в этом значении употребляется слово «определенность», однако для того, чтобы подчеркнуть точность, которая, по мнению святителя Игнатия, характеризует учение святых отцов и, на мой взгляд, в сильнейшей степени его собственные произведения, в большей мере подходит именно устаревшее слово «определительность».

Итак, духовная жизнь не является чем-то аморфным и непостижимым только потому, что она духовная, а не вещественная. Различные духовные состояния можно очень точно описать, что, собственно, уже и сделано святыми отцами. Однако мы не можем этого понять, поскольку не имеем опыта, который был у них.

Порывистость, нетерпеливость, чрезмерная ревность приводят нас к тому, что мы впадаем в нерадение, уныние, отчаяние. Мы не осознаём того, что наши преждевременные претензии смешны. Приходят в монастырь люди во всех отношениях «темные»: и в умственном и в нравственном. По сравнению с теми, кто ведет правильный образ внутренней жизни, описанный святыми отцами, они подобны эскимосу, попавшему в большой город. Он знает, как ездить на оленях, а здесь их нет; рыбы, тюленей тоже нет — охотиться не на кого. Даже снега нет, чтобы иглу[1] сделать. И вместо того чтобы признать себя несведущим и спросить у городских жителей, как себя вести или как проехать в зоопарк (уж там-то есть и белые медведи, и олени, и тюлени), он начинает ругаться, говорить, что ему здесь ничего не понятно, все снуют туда-сюда: где тут лежбище, где охота, где пастбище? Примерно так выглядят люди, недавно пришедшие из мира. Кроме того, они спорят, противятся преподаваемому им учению, думают, что могут бороться со страстями и заниматься Иисусовой молитвой не так, как учит, например, святитель Игнатий (Брянчанинов), а как-то иначе. Если и соглашаются с его учением — ведь едва ли у кого-то хватит смелости открыто выступать против учения святителя Игнатия, Иоанна Лествичника или других святых отцов, — то вкладывают в его изречения смысл, который нравится им самим, или избирают те изречения, которые льстят им и прикрывают их страсти. И когда такого человека пытаются наставить, раскрыть ему истинный смысл святоотеческого учения, не соглашаясь с тем, что он сам себе измыслил, он начинает противиться и говорить, что его не понимают. А что значит понимать? В представлении неопытной послушницы это значит, что если ей хочется спать, то ее надо уложить спать, если ей хочется есть, нужно ей разрешить есть когда угодно и что угодно, если ей хочется болтать, нужно разрешить ей болтать, если ей хочется гневаться, а в обществе всегда можно найти для этого множество предлогов, то ее поведение нужно одобрить, сказав, что на ее месте сам бы ты еще не так рассердился. Получается, что, если потакают ее страстям, она чувствует, что ее понимают. И вместо того чтобы терпеливо выслушивать поучения старицы или настоятельницы о том, что необходимо бороться с собой, человек начинает оправдываться, доказывать, что его учат неправильно.

Для начала необходимо познать себя, увидеть в свете учения святых отцов себя таким, каков ты есть. А это страшное зрелище: увидеть свою страстность, свое духовное уродство и осознать, насколько ты далек от Бога, насколько ты отвратителен! Ужаснуться тому, что, несмотря на твою многострастность, благодать Божия еще хоть сколько-то тебя касается! Человек не видит причины своей неисправности, своего скромного преуспеяния, а она — в нерадении, самооправдании, гордости, самонадеянности. Он ищет причину в чем-то другом: например, в том, что ему дают читать не те книги, или в том, что для чтения у него нет времени, что ему неправильно цитируют святых отцов.

Все это может происходить также от нетерпения. У человека нет терпения (это весьма обширная добродетель) вступить в борьбу с самим собой, заняться истинным самопознанием и увидеть свою греховность. Он не хочет делать все правильно, а желает, чтобы с ним произошло какое-нибудь чудо: он мгновенно изменился бы, получил обильную благодать и едва ли не способность к чудотворению. Он не понимает, что очень важная веха в его духовной жизни — это познание своей греховности: какие страсти действуют сильно, а какие слабо, под какими благовидными поступками скрывается та или иная страсть. Возможно, что под видом любви к ближнему в человеке проявляется человекоугодие, тщеславие, под видом трудолюбия — гневливость.

Это не значит, конечно, что мы должны сидеть в келии до тех пор, пока не победим все свои страсти. В таком случае многие, пожалуй, никогда бы из своей келии не вышли. Необходимо делать что положено и одновременно отделять пшеницу от плевел: то доброе, что есть в наших делах, мы должны отъединять от неизбежной греховной примеси. Мы не хотим борьбы с собой, самопознания, не желаем даже признавать свою греховность. Мы хотели бы перешагнуть через эту ступеньку, однако это невозможно.

Бывают редчайшие, исключительные случаи, когда человек по действию благодати еще в самом начале своего подвига получает дар непрестанной молитвы. Как, например, преподобный старец Силуан Афонский. Конечно, по силе духа, мужеству, любви к Богу никто из нас и близко не может сравниться с этой выдающейся личностью. Однако и он на протяжении многих и многих лет, имея уже благодать непрестанной молитвы, упорно, страшно (мы не выдержали бы такого напряжения) боролся со своими страстями, и в особенности с гордостью. А мы идем обыкновенным путем. Невозможно оказаться на другой стороне леса, если ты через него не пройдешь. Если же ты идешь через лес, значит, тебе нужно прокладывать себе дорогу или найти путь, проложенный другими, и осторожно по нему шествовать, чтобы не уклониться в дебри и не погибнуть. Нужно защищать себя от диких зверей, которые могут встретиться в лесу. А мы, еще только подступив к лесу, сразу хотим оказаться на другой стороне и беспечально продолжать свое шествие. Однако и поворачивать вспять тоже не нужно, иначе мы вернемся в свое прежнее состояние. Мы должны понимать, что предпринимаем это трудное, полное опасностей и скорбей шествие не ради достижения абстрактного совершенства, а ради своего спасения. Не стоит страшиться тех трудностей и опасностей, которые нам предстоят, поскольку возвращение к прежней жизни может оказаться для нас гораздо более страшным, чем продвижение вперед, позади уже нет никакого выбора — только погибель.

Если мы не будем терпеливо трудиться над исполнением заповедей, то сами себя сделаем безуспешными. Бывает, что человек трудится и не знает, будет результат или нет, но если он оставит свои труды, то уже точно никакого результата не получит. Если к тем скорбям и трудностям, которые мы испытываем в этой воистину многотрудной духовной жизни, правильнее сказать, спасительной (ибо она направлена только на спасение, и мы стараемся не отвлекаться ни на что постороннее, временное), мы будем добавлять ропот, уныние, то переживания, которые терзают и мучают нашу душу, мы сделаем совершенно невыносимыми. К действительной, реальной скорби мы добавляем еще и скорбь изобретенную, привнесенную нами самими. Конечно, в таком случае руки у нас опускаются — мы сами себя обезоруживаем. Мужественный человек старается не думать об опасности, например о том, чтó может с ним случиться во время боя, иначе он должен был бы убежать. Если будешь излишне думать о том, какие тебя ждут трудности и опасности, то, пожалуй, и в борьбу вступать не захочешь. Мужественный человек презирает подобные мысли. Конечно, бывает и неразумное мужество, но нам нужно найти нечто среднее: рассуждение, соединенное с мужеством.

Если мы сравним духовную брань с войной, то увидим различия: на войне бывает много случайностей, того, что от человека не зависит, — в духовной же брани случайностей не бывает. Здесь всегда побеждает тот, кто следует учению святых отцов. В жизни бывает много несправедливостей: люди достойные бывают обижены, мужественные оказываются убитыми, а трусливые, наоборот, остаются в живых. В духовной брани таких несправедливостей, случайностей, как я уже сказал, не бывает, поэтому мы имеем возможность быть мужественными. При этом, конечно, нужно иметь и мудрость, но не свою, а, как говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, заимствованную из опыта предуспевших подвижников, то есть из опыта святых отцов.

В наше время люди чрезвычайно легкомысленны. Возьмем, к примеру, брак — противоположность монашескому образу жизни. Как много бывает разводов по нелепым причинам! Одна из них — «не сошлись характерами». Как будто могут найтись два человека с абсолютно подходящими характерами! Если в старину люди терпели всевозможные скорби, всё готовы были вынести, только бы сохранить святость семейного союза, то сейчас браки, в том числе и церковные, с легкостью распадаются.

Бывает, что человек избирает себе какую-то деятельность, а потом оставляет ее, начинает заниматься тем, к чему он не способен. В наше время многие люди ради обогащения оставляют любимое дело, которому обучались много лет, и начинают заниматься бизнесом. Большинство, кстати, терпят неудачи. Людям кажется, что быть, допустим, архитектором — это тяжело, а разбогатеть — проще простого. Как будто для этого не нужны особенные способности!

К сожалению, подобное происходит и в монашестве. Многие поступают в монастырь с легкомыслием, часто даже не понимая, куда они идут. Вчера ты хотел быть архитектором, позавчера тебе нравилось быть кондитером, а сегодня тебе вдруг пришло в голову стать монахом... На монашество смотрят как на одно из человеческих занятий. А между тем это — всеобъемлющее делание, это — дело нашего спасения. Нельзя сказать, что, отступая назад, ты делаешь свое спасение невозможным, это означало бы осудить всех мирян на погибель. Однако ты отступаешь от пути, на котором спасение достигается легче, чем на пути, по которому идут миряне. А мы с каким-то легкомыслием рассуждаем: мне, мол, тяжело, у меня ничего не получается, я уйду из монастыря. А что у тебя не получается? Смиряться, молиться, бороться со своими страстями, иначе говоря, у тебя не получается жить по-евангельски, поэтому ты и хочешь уйти из монастыря. А что ты будешь делать? Как ты будешь жить? Ты пренебрегаешь евангельским образом жизни, для того чтобы вернуться к прежним грехам, в лучшем случае к полной рассеянности, забвению Евангелия.

Представим себе христианку, которая вела благочестивый образ жизни: ходила в храм, молилась, регулярно исповедовалась, причащалась, работала на каком-нибудь предприятии, свободное время уделяла духовной жизни. Наконец она решает вступить в монастырь. Здесь к ее духовной жизни предъявляются уже более строгие требования (про наш монастырь я точно могу сказать, что это было бы именно так). Ничего принципиально нового ей не говорят: она слышит о тех же евангельских заповедях, только здесь они расшифрованы (если можно так выразиться) и преподаны в таком виде, что их удобнее не только понять, но и исполнить. Я говорю «расшифрованы» не потому, что в заповедях заключен некий таинственный смысл, скрытый от непосвященных, а потому, что святые отцы своей жизнью показали, кáк нужно исполнять ту или иную заповедь, изложили это простыми и ясными словами. В их творениях раскрывается смысл Евангелия, который при обычном чтении из-за нашей неопытности не может быть постигнут. Как сказал некто из отцов, Священное Писание понимается по мере исполнения евангельских заповедей.

В монастыре объясняют, как нам нужно жить, как бороться с той или иной страстью. Если в миру под предлогом непонимания, занятости или по каким-то другим причинам мы могли отодвинуть евангельские заповеди на второй план, чем-то извинить их неисполнение, то в монастыре мы этого сделать уже не сможем. И евангельские заповеди, которые как бы объяли нас со всех сторон и взывают к нашей совести, становятся для нас мучительными в том случае, если мы не хотим бороться с собой. Поэтому и возникает желание оставить этот, как нам кажется, невыносимый образ жизни и вернуться к прежнему спокойствию. Мы начинаем вспоминать, как нам было хорошо в миру. Почему же нам было хорошо? Разве мы были преисполнены душевного мира? Или в нас действовала благодать непрестанной молитвы? Нам было хорошо, потому что мы имели свободу в грехе, и наша непросвещенная, загрубелая, если так можно выразиться, неумная совесть нас не обличала — она просто не умела этого делать. А в монастыре невозможно уклониться от обличений совести, уже просвещенной святоотеческим учением. И мы, не выдерживая этого, хотим оставить мучительный для нас образ жизни, для того чтобы вернуться к прежней «спячке». Мы жили как алкоголики, которые каждый день потихоньку выпивают и все время ходят, как говорится, навеселе. И нам это нравилось, а теперь наступило «похмелье». Это состояние действительно можно назвать похмельем, потому что мы переживаем последствия всех грехов, которые совершили в миру. Как известно, есть два способа избавиться от похмелья: либо снова выпить, и тогда болезненные ощущения пройдут, но, делая так, человек может пристраститься к алкоголю и затем беспробудно пить неделями и месяцами, либо перетерпеть это болезненное состояние и вернуться к нормальному образу жизни. А нам хочется «опохмелиться». У нас нет терпения выносить обличения совести, которые мы получаем через наставления настоятельницы, старицы, через чтение святых отцов, да и сам образ жизни, вынуждающий нас мобилизовываться, обличает нас. Даже монастырский режим дает человеку многое. А душа нерадивца противится этому, как ему кажется, порабощению.

Честно скажу, когда мне кто-нибудь говорит о том, что ему тяжело в монастыре и что он хочет уйти, у меня появляется раздражение (я, к сожалению, не бесстрастен). Хочется сказать этому человеку: «Иди, посмотрим, что с тобой будет!» Однако сдерживаешься, начинаешь уговаривать, успокаивать. Есть широко известное выражение: «От себя не уйдешь». Оно очень справедливое. Куда ты денешься от своих страстей, от обличения своей совести? Ты уже слишком много знаешь, чтобы сделать вид, что все хорошо. Если бы можно было прокрутить стрелку часов на два-три года назад и вернуться в прежнее состояние, пойти другим путем, тогда можно было бы спокойно жить. А сейчас все равно совесть будет тебя мучить: ты знала, чтó нужно делать, но не захотела этого исполнить. А почему не захотела? Потому что любишь, допустим, поспать. Это кажется невероятным: человек так любит спать, что из-за этого готов уйти из монастыря. Бывают, конечно, и другие причины, например, человек сердится и от этого ему очень трудно в монастыре.

В Евангелии мы читаем о предательстве Иуды Искариотского и удивляемся: человек из-за сребролюбия, жадности за тридцать сребреников предал своего Учителя. Я, конечно, не хочу сравнивать нас с этим несчастнейшим из людей и страшнейшим из преступников, однако надо сказать, что с нами происходит нечто подобное. Какая-либо наша глупая страсть, столь же нелепая, как и сребролюбие Иуды, внушает нам мысль оставить спасительный образ жизни и даже уйти из монастыря. Почему вы думаете, что сребролюбие — это страсть, ведущая к погибели, а такие страсти, как лень, гнев или гордость, можно удовлетворить и ничего страшного при этом не произойдет? Наоборот, святые отцы говорят, что сребролюбие — это страсть противоестественная, а сластолюбие и гордость, то есть славолюбие, — страсти естественные. Сребролюбие лишь предоставляет человеку возможность исполнить свои желания, поскольку мы живем в обществе, где с древнейших времен существуют деньги, при помощи которых можно удовлетворить любую страсть.

Еще раз повторю: для того чтобы противиться какой-либо страсти, необходимо терпение. Прежде всего человек должен познать эту страсть (при помощи чтения, устного наставления, собственного опыта), а потом ежедневно всеми силами терпеливо с ней бороться. Терпение необходимо также и для приобретения добродетелей, например вожделенной для всех Иисусовой молитвы. Даже само трудолюбие предполагает терпение: если человек способен работать быстро, с энтузиазмом, но недолго, то едва ли он чего-либо достигнет. По-настоящему трудолюбивый человек будет совершать определенную работу в течение долгого времени, то есть проявит терпение, без которого никто ничего достигнуть не может.

Вспомним для примера творчество великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина, чьи стихи производят впечатление необыкновенной легкости. Кажется, что они написаны на одном дыхании. Однако если мы посмотрим на черновики автора, то увидим, что он много раз перечеркивал записи, заменял одни слова другими, то есть проделывал огромную черновую работу, пока из-под пера не выходило несколько стихотворных строк. Поэт добивался естественности стихотворной речи. Так же и у нас: чем проще и, если можно так выразиться, изящнее человек в духовной жизни, тем бóльшие труды он приложил к тому, чтобы сделать себя таким. А со стороны складывается впечатление, будто у человека все получается само собой, легко. Однако за этой легкостью стоит титанический труд над собой.

Конечно, в обычных занятиях, так сказать внешних, у каждого из нас свои способности, наклонности, которые проявляются в разной степени. Но в деле спасения мы все равны. Нельзя сказать, что один из нас больше способен к спасению, а другой — меньше. Как гласит одна монашеская поговорка, без терпения нет спасения. И можно больше ничего не объяснять, а повторить лишь это — самое главное: без терпения нет спасения.